От издательства

«Тому, кто поднимет золотую защёлку, открывается источник сладких вод – фонтан всего сущего, из которого возникает вся мягкость и нежность, и он становится частью своего наследия». «Сквозь золотые врата».

Издательство осмеливается просить вас рассмотреть эту небольшую книгу «Сквозь золотые врата», которая, по мнению различных выдающихся мыслителей, является самым замечательным вкладом в вопрос о судьбе человека. Она написана известным автором. В ней очень ясно изложена точка зрения, что небеса - это состояние, а не место, и что их можно достичь, даже живя на земле; и многие читатели найдут в ней поток света, пролитый на недоумённые вопросы о причине боли и существовании зла. Что бы ни думали об этой работе те, кто читает её внимательно, она не может не оказаться очень полезной для истинно духовно мыслящего человека.

Братья Робертс, 3 Сомерсет Стрит, Бостон. 25/04/1887

Пролог

У каждого человека, кроме истинного философа, есть своя философия жизни. Самый невежественный хам имеет некоторое представление о цели своей жизни и определённые идеи относительно самого простого и мудрого способа достижения этой цели. Человек мира часто, неосознанно для самого себя, является философом первого ранга. Он строит свою жизнь на принципах самого ясного характера и не позволяет случайному несчастью разрушить его положение. У человека мысли и воображения меньше уверенности, и он постоянно оказывается не в состоянии сформулировать свои идеи на тему, наиболее глубоко интересующую человеческую природу, - на тему самой человеческой жизни. Настоящий философ - это тот, кто не претендует на это имя, кто обнаружил, что тайна жизни недоступна для обычного мышления, так же как настоящий учёный признаётся в своём полном незнании принципов, лежащих в основе науки.

Существует ли какой-либо способ мышления или какое-либо усилие ума, которое позволит человеку постичь великие принципы, очевидно, существующие в качестве причин человеческой жизни, - это вопрос, который не может решить ни один обычный мыслитель. И всё же смутное сознание того, что за видимыми нами эффектами стоит причина, что за хаосом стоит порядок, а за раздорами - возвышенная гармония, преследует жаждущие души земли и заставляет их стремиться к видению невидимого и познанию непознаваемого.

Зачем стремиться к тому, на что нет никакой надежды, пока не откроются внутренние глаза? Почему бы не собрать воедино те фрагменты, которые есть у нас под рукой, и не посмотреть, нельзя ли из них придать какую-то форму огромной загадке?

Глава I. Поиск удовольствия

I

МЫ все знакомы с этой суровой чертой под названием страдание, которая преследует человека, и, как ни странно, как кажется на первый взгляд, преследует его не смутным или неопределённым методом, а с решительной и непреклонной настойчивостью. Её присутствие не является абсолютно непрерывным, иначе человек должен был бы перестать жить; но её настойчивость не имеет никаких границ. За спиной человека всегда стоит полумрак отчаяния, готовый прикоснуться к нему своими ужасными пальцами, если он слишком долго будет считать себя счастливым. Что дало этому ужасному образу право преследовать нас с момента нашего рождения до момента нашей смерти? Что дало ему право всегда стоять у нашей двери, держа её приоткрытой своей невозмутимой, но явно чудовищной рукой, готовым войти в тот момент, когда он посчитает нужным? Величайшие философы, которые когда-либо жили, в конце концов, подчиняется ему; и только тот является философом в здравом смысле, кто признаёт факт его непреодолимости и знает, что, как и все другие люди, он должен рано или поздно пострадать. Это часть наследия людей, эта боль и страдания; и тот, кто решает, что ничто не заставит его страдать, лишь прикрывает себя глубоким и холодным эгоизмом. Этот плащ может защитить его от боли; он также лишит его от удовольствия. Если мы хотим обрести мир на земле или радость в жизни - то это невозможно, если мы закроем ворота чувств, которые открывают нам доступ к самой высокой и яркой части нашего существования. Чувства, которые мы получаем через физическое тело, дают нам всё, что побуждает нас жить в этой форме. Невозможно представить себе, чтобы кто-либо заботился о том, чтобы дышать, если бы этот акт не приносил чувство удовлетворения. Так и с каждым поступком в каждое мгновение нашей жизни. Мы живём, потому что нам приятно даже это ощущение боли. Этого ощущения мы желаем, иначе мы бы единодушно вкусили глубоких вод забвения, и род человеческий вымер бы. Если так обстоит дело с физической жизнью, то, очевидно, так обстоит дело и с жизнью эмоций, - воображения, чувствительности, всех тех тонких и деликатных образований, которые, вместе с чудесным запоминающим механизмом мозга, составляют внутреннего или субтильного человека. Чувства - это то, что доставляет нам удовольствие; бесконечная череда ощущений - это жизнь для нас. Уничтожьте ощущения, которые заставляют нас желать продолжать эксперимент, под названием «Жизнь», и ничего не останется. Поэтому человек, который пытается уничтожить чувство боли и хочет сохранить равновесие независимо от того, приятно ему или больно, наносит удар по самому корню жизни и уничтожает цель своего существования. И это применимо, насколько нам позволяют наши нынешние рассуждения или интуитивные способности, к любому состоянию, даже к такому, как вожделенная восточная нирвана. Это состояние может быть только одним из бесконечно более тонких и изысканных ощущений, если это вообще состояние, а не полное растворение; и согласно жизненному опыту, о котором мы в настоящее время можем судить, увеличение тонкости ощущений означает увеличение их яркости, - как, например, человек с чувствительностью и воображением чувствует гораздо больше, чем человек даже самой грубой физической природы может почувствовать посредством органов чувств. Таким образом, ясно, что философ, отказывающийся чувствовать, не оставляет себе места для отступления, даже далёкой и недостижимой нирванической цели. Он может только отказать себе в своём жизненном наследии, которое, другими словами, является правом на ощущения. Если он решит пожертвовать тем, что делает его человеком, он должен будет довольствоваться простым бездействием сознания, - состоянием, по сравнению с которым жизнь устрицы - это жизнь в возбуждении.

Но ни один человек не способен совершить такой подвиг. Факт его дальнейшего существования ясно доказывает, что он всё ещё желает ощущений, и желает их в такой позитивной и активной форме, что это желание должно быть удовлетворено в физической жизни. Более практичным представляется не пытаться обмануть себя притворным стоицизмом, не пытаться отказаться от того, от чего ничто не заставит отказаться. Не будет ли это более смелым решением, более перспективным способом осуществления великой загадки существования – ухватиться за неё, крепко сжать и потребовать открыть тайны самой себя? Если люди приостановятся и подумают, какие уроки они извлекли из удовольствия и боли, можно многое понять о той странной особенности, которая вызывает эти ощущения. Но люди склонны поспешно отказываться от самоисследования или от любого тщательного анализа человеческой природы. Тем не менее, должна существовать наука о жизни, столь же понятная, как и все школьные уроки. Эта наука неизвестна, это правда, и о её существовании лишь догадываются, лишь намекают на неё один или два наших более продвинутых мыслителя. Развитие науки - это только открытие того, что уже существует; и химия сейчас для землекопа столь же волшебна и невероятна, как наука о жизни для человека с обычным восприятием. Тем не менее, может быть, и должен быть провидец, который видит рост нового знания, как первые любители лабораторных экспериментов видели систему знаний, достигнутую сейчас, развивающуюся из природы для использования и пользы человека.

II

Несомненно, ещё многие, как и многие сейчас, стали бы экспериментировать с самоубийством, чтобы избавиться от бремени жизни, если бы их убедили, что таким образом можно обрести забвение. Но тот, кто колеблется перед тем, как выпить яд, опасаясь лишь смены образа существования и, возможно, более активной формы страданий, является человеком более сведущим, чем те опрометчивые души, которые безрассудно бросаются в неизвестность, уповая на её доброту. Воды забвения сильно отличаются от вод смерти, и человеческая раса не может исчезнуть посредством смерти, пока ещё действует закон рождения. Человек возвращается к физической жизни, как пьяница возвращается к бокалу с вином, - он не знает зачем, кроме того, что желает ярких ощущений - производимых жизнью, как пьяница желает ощущений - производимых вином. Истинные воды забвения лежат далеко позади нашего сознания, и достичь их можно, только прекратив существование в этом сознании, - прекратив проявлять волю, которая делает нас полными чувств и чувствительности.

Почему бы сотворённому человеку не вернуться в то великое лоно тишины, откуда он пришёл, и не пребывать в покое, как пребывает в покое нерождённый ребёнок до того, как его охватит импульс жизни? Он делает это не потому, что жаждет удовольствия и боли, радости и горя, гнева и любви. Несчастный человек будет утверждать, что у него нет желания жить; и всё же он доказывает ложность своих слов тем, что живёт. Никто не может заставить его жить; раб на галерах может быть прикован к веслу, но его жизнь не может быть прикована к его телу. Великолепный механизм человеческого тела бесполезен, как двигатель, огонь которого не зажигается, если прекращается воля к жизни, - та воля, которую мы поддерживаем решительно и без паузы, и которая позволяет нам выполнять задачи, которые в противном случае привели бы нас в ужас, как, например, мгновенное втягивание и выдыхание воздуха.

Мы прилагаем такие кропотливые усилия без сопротивления и даже с удовольствием, чтобы существовать среди бесчисленных ощущений.

И даже больше; мы довольствуемся, по большей части, тем, что идём вперёд без цели, без какого-либо представления о цели или понимания того, в какую сторону мы идём. Когда человек впервые осознаёт эту бесцельность и смутно понимает, что он работает с огромными и постоянными усилиями, не имея ни малейшего представления о том, на что направлены эти усилия, тогда на него обрушиваются страдания мысли девятнадцатого века. Он потерян, озадачен и лишён надежды. Он становится скептиком, разочарованным, усталым и задаётся вопросом, на который, по-видимому, нет ответа, действительно ли стоит того, чтобы испускать дух ради таких неизвестных и, казалось бы, непостижимых результатов. Но так ли уж непостижимы эти результаты? По крайней мере, если задаться менее важным вопросом, разве невозможно предположить, в каком направлении лежит наша цель?

III

Этот вопрос, рождённый грустью и усталостью, который кажется нам неотъемлемой частью духа девятнадцатого века, на самом деле является вопросом, который задавался во все времена. Если бы мы могли разумно проследить всю историю, то, несомненно, обнаружили бы, что он всегда возникал в тот час, когда цветок цивилизации распускался в полную силу и когда его лепестки лишь слабо держались вместе. Тогда естественная часть человечества достигала предельной высоты; он катил камень на холм трудностей только для того, чтобы увидеть, как он снова скатится назад, когда вершина достигнута, - как в Египте, в Риме, в Греции. К чему этот бесполезный труд? Разве недостаточно для того, чтобы испытать усталость и болезнь, вечно выполнять задачу только для того, чтобы снова увидеть её невыполненной? И всё же именно так поступал человек на протяжении всей истории человечества, насколько хватает наших ограниченных знаний. Есть одна вершина, которой он достигает огромными и объединёнными усилиями, где происходит великое и блестящее расцветание всей интеллектуальной, психической и материальной части его природы. Достигнута кульминация чувственного совершенства, и тогда его хватка ослабевает, его сила становится меньше, и он отступает назад, через уныние и пресыщение, к варварству. Почему же он не остаётся на вершине холма, которого достиг, и не смотрит вдаль, на горы и за горами, и не решает покорить те большие высоты?

Потому что он невежественен и, увидев вдалеке великий блеск опускает глаза, недоумевая. Ослеплённый, он возвращается отдохнуть на тенистую сторону знакомого холма. И всё же время от времени находится смельчак, который пристально вглядывается в это сияние и расшифровывает в нём какие-то очертания. Поэты и философы, мыслители и учителя - все те, кто является «старшими братьями расы», - время от времени наблюдали это зрелище, и некоторые из них узнавали в этом завораживающем блеске очертания Злотых Врат.

Эти врата ведут нас в святилище личной природы человека, туда, откуда исходит его жизненная сила и где он является жрецом святилища жизни. То, что сюда можно войти, пройти через эти Врата, показал нам один или два человека. Платон, Шекспир и несколько других сильных людей прошли через них и говорили с нами на завуалированном языке по ту сторону Врат. Когда сильный человек переступает порог, он больше не говорит с теми, кто находится по ту сторону. И даже слова, которые он произносит, находясь снаружи, полны тайны, настолько завуалированы и глубоки, что только те, кто идёт по его стопам, могут увидеть в них свет.

IV

Люди хотят выяснить, как поменять боль на удовольствие, то есть узнать, каким образом можно регулировать сознание, чтобы испытывать наиболее приятные ощущения. Можно ли это обнаружить с помощью человеческого мышления - вопрос, по крайней мере, заслуживающий внимания.

Если ум человека обращён к какому-либо предмету с достаточной концентрацией, то рано или поздно он получает озарение по этому поводу. Конкретного человека, в котором происходит окончательное озарение, называют гением, изобретателем, вдохновителем; но он - лишь венец великого умственного труда, созданного неизвестными людьми вокруг него и удаляющегося от него на большие расстояния. Без них у него не было бы материала для работы. Даже поэт нуждается в бесчисленном множестве поэтов, чтобы питаться от них. Он - суть поэтическая сила своего времени и предшествующих ему времён. Невозможно отделить особь любого вида от её собратьев.

Поэтому, если бы вместо того, чтобы принимать неизвестное как непознаваемое, люди единодушно обратили свои мысли к нему, эти златые врата не оставались бы столь неумолимо закрытыми. Нужна лишь сильная рука, чтобы открыть их. Смелость войти в них - это смелость без страха и стыда исследовать глубины своей природы. В тонкой части, сущности, вкусе человека находится ключ, который отпирает эти великие врата. И когда они открываются, что там обнаруживается?

Голоса то тут, то там в долгом молчании веков говорят, отвечая на этот вопрос. Те, кто прошёл через них, оставили после себя слова назидания другим своим сородичам. В этих словах мы можем найти определённые указания на то, что следует искать за Вратами. Но только те, кто желает пройти этот путь, увидят смысл, скрытый в этих словах. Учёные, или, скорее, схоласты, читают священные книги разных народов, поэзию и философию, оставленную просвещёнными умами, и находят в этом всём простую материальность. Воображение, прославляющее легенды природы или преувеличивающее психические возможности человека, объясняет им всё то, что они находят в Библии человечества.

То, что можно найти в словах этих книг, можно найти в каждом из нас; и невозможно найти в литературе или через любой канал мысли то, чего не существует в человеке, который учится. Это, конечно, очевидный факт, известный всем настоящим студентам. Но об этом нужно помнить особенно в связи с этим глубоким и непонятным предметом, поскольку люди так легко верят, что для других ничего не может существовать там, где они сами находят пустоту.

Читающий человек вскоре понимает одну истину: те, кто шёл раньше, не обнаружили, что Златые Врата ведут в забвение. Напротив, ощущения впервые становятся реальными, когда переступается этот порог. Но это новый порядок, порядок, неизвестный нам сейчас, и его невозможно оценить без хотя бы некоторого представления о его характере. Эту подсказку, несомненно, может получить любой студент, который потрудится просмотреть всю доступную нам литературу. То, что мистические книги и рукописи существуют, но остаются недоступными только потому, что нет человека, готового прочесть первую страницу любой из них, становится убеждением всех, кто достаточно изучил этот предмет. Ибо здесь должна быть непрерывная линия: мы видим, как она идёт от дремучего невежества к интеллекту и мудрости; вполне естественно, что она должна идти дальше к интуитивному знанию и вдохновению.

Мы располагаем лишь скудными фрагментами этих великих даров человека; где же тогда целое, частью которого они должны быть? Скрыто за тонкой, но кажущейся непроницаемой завесой, которая скрывает его от нас, как скрывала всю науку, всё искусство, все силы человека, пока у него не хватило мужества отодвинуть завесу. Эта смелость приходит только с убеждением.

Когда человек однажды поверит, что существует то, чего он желает, он получит это любой ценой. Трудность в этом случае заключается в недоверчивости человека. Нужно приложить немало усилий и внимания, чтобы устремиться в неизведанную область человеческой природы, чтобы отпереть её врата и исследовать её великолепные просторы.

То, что это стоит того, чтобы сделать это, какой бы ни была угроза, должны признать все, кто задавался печальным вопросом девятнадцатого века: «Стоит ли жизнь того, чтобы её прожить?» Конечно, этого достаточно, чтобы подстегнуть человека к новым усилиям, - подозрения, что за пределами цивилизации, за пределами умственной культуры, за пределами искусства и механического совершенства, есть новые, другие ворота, открывающие доступ к реалиям жизни.

V

Когда кажется, что конец уже достигнут, цель достигнута и что человеку больше нечего делать, - именно тогда, когда кажется, что у него нет иного выбора, кроме как есть и пить, жить в комфорте и скептицизме, который есть смерть, - тогда оказывается, что на самом деле, если он только посмотрит, перед ним открыты Златые Врата. Когда культура эпохи внутри него и усвоена им в совершенстве, так что он сам является её воплощением, тогда он готов сделать великий шаг, который абсолютно возможен, но на который решаются лишь немногие из тех, кто для этого приспособлен. Его так редко пытаются сделать, отчасти из-за глубоких трудностей, которые окружают человека, но гораздо больше потому, что человек не понимает, что это действительно то направление, в котором можно получить удовольствие и удовлетворение.

Есть определённые удовольствия, которые привлекают каждого человека; каждый человек знает, что в том или ином слое ощущений он находит своё главное наслаждение. Естественно, он систематически обращается к этому в течение жизни, подобно тому, как подсолнух обращается к солнцу, а кувшинка опирается на воду. Но он всё время борется с ужасным фактом, который угнетает его до глубины души, - что не успеет он получить своё удовольствие, как снова теряет его и снова вынужден отправляться на его поиски. Более того, он никогда не достигает его, потому что оно ускользает от него в последний момент. Это происходит потому, что он пытается схватить то, что неприкосновенно, и удовлетворить жажду ощущений своей души контактом с внешними объектами. Как может внешнее удовлетворить или даже порадовать внутреннего человека, - того, кто царствует внутри и не имеет ни глаз для материи, ни рук для осязания предметов, ни органов чувств, с помощью которых можно было бы постичь то, что находится за пределами его волшебных стен? Эти чарующие барьеры, окружающие его, безграничны, ибо оно повсюду; его можно обнаружить во всех живых существах, и ни одна часть Вселенной не может быть представлена без него, если рассматривать эту Вселенную как единое целое. И если с самого начала не принять этот тезис, то бесполезно вообще рассматривать тему жизни. Жизнь действительно бессмысленна, если она не является универсальной и целостной, и, если мы не поддерживаем своё существование в силу того, что являемся частью того, что есть, а не в силу нашего собственного бытия.

Это один из самых важных факторов в развитии человека, признание - глубокое и полное признание - закона всеобщего единства и согласованности. Разделение, существующее между людьми, между мирами, между различными полюсами вселенной и жизни, ментальная и физическая фантазия, называемая пространством, - это кошмар человеческого воображения.

То, что кошмары существуют, и существуют только для того, чтобы мучить, знает каждый ребёнок; и нам нужна способность различать фантасмагории мозга, которые касаются только нас самих, и фантасмагории повседневной жизни, в которых участвуют и другие. Это правило применимо и к более широкому масштабу. То, что мы живём в кошмаре нереального ужаса, воображая себя одинокими во вселенной и способными к самостоятельным действиям, никого, кроме нас самих, не касается, пока нашими собеседниками являются только те, кто является частью сна; но, когда мы хотим говорить с теми, кто прошёл Златые Врата и открыл их, тогда нам необходимо - фактически абсолютно необходимо - различать и не привносить в нашу жизнь путаницу сна. Если мы сделаем это, нас причислят к безумцам, и мы снова окажемся во тьме, где нет друзей, кроме хаоса. Этот хаос следовал за каждым усилием человека, о котором написано в истории; после того как цивилизация расцветала, цветок опадал и умирал, а зима и тьма уничтожали его. Пока человек отказывается сделать усилие дифференциации, которое позволило бы ему отличить формы ночи от активных форм дня, это неизбежно должно происходить.

Но если у человека хватит мужества противостоять этой реакционной тенденции, твёрдо стоять на достигнутой высоте и ставить ногу в поисках новой ступени, почему бы ему не найти её? Ничто не заставит человека считать, что путь заканчивается в определённой точке, кроме той веры, которая объявила, что это так, и которую люди приняли и присвоили себе как оправдание своей лености.

VI

Безделье - это, по сути, проклятие человека. Как ирландский крестьянин и космополитический цыган живут в грязи и нищете от безделья, так и человек мира живёт, довольствуясь чувственными удовольствиями, по той же причине. Питьё тонких вин, дегустация изысканных блюд, любовь к ярким зрелищам и звукам, к красивым женщинам и восхитительному окружению - всё это не лучше для культурного человека, не более удовлетворительно в качестве конечной цели наслаждения для него, чем грубые забавы и удовольствия хамов для бескультурного человека.

Не может быть конечной точки, ибо жизнь в любой форме - это один огромный ряд тонких градаций; и человек, который решает остановиться на достигнутом уровне культуры и заявить, что он не может идти дальше, просто делает произвольное заявление в оправдание своей праздности. Конечно, есть возможность заявить, что цыган доволен своей грязью и нищетой и, поскольку он таков, является таким же великим человеком, как и самый высококультурный. Но он таков только пока он невежда; как только свет входит в тусклый ум, весь человек поворачивается к нему. Так же и на более высоком уровне; только трудность проникновения в разум, признания света, ещё больше. Ирландский крестьянин любит свой виски, и пока он может его пить, ему нет дела до великих законов морали и религии, которые должны управлять человечеством и побуждать людей жить умеренно. Культурный гурман заботится только о тонких вкусах и совершенных ароматах; но он так же слеп, как и самый простой крестьянин, к тому факту, что есть что-то помимо этих удовольствий. Подобно хаму, он обманывается миражом, который угнетает его душу; и он воображает, что, получив однажды чувственную радость, которая его радует, он может доставить себе максимальное удовлетворение путём бесконечного повторения, пока, наконец, не дойдёт до безумия. Букет любимого вина проникает в его душу и отравляет её, не оставляя в ней никаких мыслей, кроме чувственных желаний; и он находится в таком же безнадёжном состоянии, как и человек, который умирает в безумии от пьянства. Что хорошего получил пьяница от своего безумия? Ничего; боль, наконец, полностью поглотила удовольствие, и смерть наступает, чтобы положить конец агонии. Человек несёт окончательное наказание за своё упорное незнание закона природы, столь же неумолимого, как закон тяготения, - закона, запрещающего человеку стоять на месте. Нельзя дважды вкусить одну и ту же чашу наслаждения; во второй раз она должна содержать либо зерно яда, либо каплю эликсира жизни.

Тот же аргумент применим и к интеллектуальным удовольствиям; действует тот же закон. Мы видим людей, которые являются цветком своего века по интеллекту, которые превосходят своих товарищей и возвышаются над ними, но в конце концов попадают на роковую беговую дорожку мысли, где они поддаются врождённой душевной лености и начинают обманывать себя утешением повторения. Затем наступает бесплодие и отсутствие жизненной силы - то несчастное и разочаровывающее состояние, в которое слишком часто впадают великие люди, когда средний возраст только-только миновал. Огонь юности, бодрость молодого интеллекта побеждают внутреннюю инерцию и заставляют человека подниматься на высоту мысли и наполнять свои умственные лёгкие свободным воздухом гор. Но затем, наконец, наступает физическая реакция; физический механизм мозга теряет свой мощный импульс и начинает ослаблять свои усилия, просто потому, что молодость тела подошла к концу. Теперь на человека нападает великий искуситель расы, который вечно стоит на лестнице жизни и ждёт тех, кто забрался так далеко. Он капает отравленную каплю в ухо, и с этого момента всё сознание притупляется, а человек приходит в ужас от того, что жизнь теряет для него свои краски.

Он бросается обратно на знакомую платформу опыта, и там находит утешение в прикосновении к известному аккорду страсти или эмоции. И слишком многие, сделав это, задерживаются, боясь попробовать неизвестное, и довольствуются постоянным прикосновением к тому аккорду, который откликается легче всего. Таким образом они получают уверенность в том, что жизнь всё ещё теплится в них. Но в конце концов их ждёт та же участь, что и гурманов, и пьяниц. Сила заклинания уменьшается с каждым днём по мере того, как чувствующий механизм теряет свою жизненную силу; и человек пытается возродить былое возбуждение и пыл, ударяя по ноте с большей силой, обнимая то, что заставляет его чувствовать, выпивая чашу яда до дна. И тогда он потерян; безумие обрушивается на его душу, как оно обрушивается на тело пьяницы. Жизнь больше не имеет для него смысла, и он с диким криком бросается в пучины интеллектуального безумия. Маленький человек, совершивший это великое безрассудство, утомляет дух других тупым цеплянием за привычные мысли, упорным следованием по беговой дорожке, которую он считает конечной целью. Облако, окружающее его, столь же фатально, как и сама смерть, и люди, которые когда-то сидели у его ног, уходят опечаленные, и им приходится обращаться к его ранним словам, чтобы вспомнить его величие.

VII

Каково лекарство от этих страданий и напрасных усилий? Есть ли оно? Конечно, в самой жизни есть логика и закон, который делает существование возможным, иначе хаос и безумие были бы единственным достижимым состоянием.

Когда человек выпивает первую чашу удовольствия, его душа наполняется той несказанной радостью, которая приходит с первым, свежим ощущением. Капля яда, которую он кладёт во вторую чашу и которая, если он будет продолжать эту глупость, должна удваиваться и утраиваться, пока, наконец, вся чаша не станет ядом, - это невежественное стремление к повторению и усилению; это, очевидно, означает смерть, по всей аналогии. Ребёнок становится человеком; он не может сохранить своё детство, повторить и усилить удовольствия детства иначе, как заплатив неизбежную цену и став идиотом. Растение пускает корни в землю и выбрасывает зелёные листья; затем оно расцветает и приносит плоды. То растение, которое пускает только корни или листья, упорно останавливаясь в своём развитии, садовник считает бесполезным и должен выкорчевать.

Человек, который выбирает путь усилий и отказывается позволить сну праздности притупить его душу, находит в своих удовольствиях новую и более тонкую радость каждый раз, когда он пробует их, - нечто тонкое и отдалённое, что всё больше и больше удаляет его от состояния, в котором простая чувственность является всем; эта тонкая сущность и есть тот эликсир жизни, который делает человека бессмертным. Тот, кто пробует его и не пьёт, пока он не окажется в чаше, видит, как жизнь расширяется, а мир становится великим на его глазах. Он распознает душу в любимой женщине, и страсть становится миром; он видит в своей мысли тончайшие качества духовной истины, которая неподвластна действию нашего умственного механизма, и тогда, вместо того чтобы вступить на беговую дорожку интеллектуализма, он опирается на широкую спину орла интуиции и взмывает в прекрасные небеса, где великие поэты находили свои озарения; Он видит в своей силе ощущений, удовольствия от свежего воздуха и солнечного света, от еды и вина, от движения и отдыха, возможности субтильного человека, того, что не умирает ни телом, ни мозгом. Удовольствие от искусства, музыки, света и красоты, - в этих формах, которые люди повторяют, пока не найдут только формы, он видит славу Златых Врат и проходит через них, чтобы найти новую жизнь за ними, которая опьяняет и укрепляет, как опьяняет и укрепляет острый горный воздух, своей бодростью. Но если он капля за каплей вливал в свою чашу всё больше и больше эликсира жизни, он достаточно силён, чтобы дышать этим насыщенным воздухом и жить на нём. И, если он умирает или живёт в физической форме, он продолжает жить и находит новые и более тонкие радости, более совершенные и удовлетворяющие переживания с каждым вдохом и выдохом.