ПРЕДИСЛОВИЕ

Цель этой книги — собрать факты, а не теории, и, поскольку это так, я не страшусь имеющих здесь место противоречий. Когда предлагались объяснения, делалось это с немалым трепетом, потому что мне никогда не удавалось сформулировать теорию, которая выдержала бы проверку фактами, имевшимися в моем распоряжении в то время или накопленными позднее. То же самое истинно и в отношении теорий любого другого человека, ибо теория — это всего лишь предположение, и нельзя угадать или придумать истину. Как хорошо известно большинству ученых, никто никогда удовлетворительно не отвечал на вопрос «Почему?», и мне казалось, что не могу добиться большего, чем другие, которые пытались и потерпели неудачу. Нельзя даже с полной уверенностью делать выводы на основе фактов, потому что любой вывод очень похож на теорию и может быть опровергнут или изменен в силу фактов, полученных позднее. В науке офтальмологии теории, часто выдаваемые за факты, служили для затуманивания истины и сдерживания исследований на протяжении более ста лет. Объяснения феноменов зрения, выдвинутые Юнгом, фон Грефе, Гельмгольцем и Дондерсом, заставили нас игнорировать или оправдывать множество фактов, которые в противном случае привели бы к открытию истины об аномалиях рефракции и, как следствие, к предотвращению неисчислимого количества человеческих страданий.

Представляя публике свою экспериментальную работу, я хочу выразить свою признательность миссис Э. К. Лиерман, чье сотрудничество на протяжении четырех лет напряженного труда и продолжительной череды неудач позволило довести работу до успешного завершения. Кроме того, я был бы рад выразить свою признательность и другими людям, которые выручали меня предположениями или оказывали более непосредственную помощь, но я не могу этого сделать, поскольку они просили меня не упоминать их имена в этой связи.

Поскольку на книгу был значительный спрос со стороны непрофессионалов, была предпринята попытка представить предмет таким образом, чтобы он был понятен людям, незнакомым с офтальмологией.

ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЙ ПРИНЦИП

Вам трудно читать? Если так, то замечаете ли вы, что, когда вы смотрите на первое слово или первую букву предложения, то лучше всего видите не там, куда смотрите; что вы видите другие слова или другие буквы так же хорошо или даже лучше, чем те, на которые смотрите? Замечаете ли вы также, что чем сильнее вы стараетесь разглядеть, тем хуже видите?

Теперь закройте глаза и дайте им отдохнуть, вспоминая какой-нибудь цвет, например черный или белый, который вы можете вспомнить идеально. Держите их закрытыми до тех пор, пока не почувствуете, что глаза отдохнули, или пока полностью не пройдет ощущение напряжения. Теперь откройте глаза и посмотрите на первое слово или букву предложения в течение доли секунды. Если вы смогли расслабиться, частично или полностью, то ваше зрение на мгновение улучшится или прояснится, и та область, которую вы видите лучше всего, сузится.

После того как вы на долю секунды открыли глаза, быстро закройте их снова, продолжая вспоминать цвет, и держите их закрытыми до тех пор, пока снова не почувствуете, что глаза отдохнули. Затем снова откройте их на долю секунды. Продолжайте какое-то время поочередно закрывать глаза и на мгновение открывать их, успевая увидеть буквы, и вскоре вы, возможно, обнаружите, что можете держать глаза открытыми дольше, чем доля секунды, не теряя при этом более четкого зрения.

Если вы хуже видите вдали, а не вблизи, тогда используйте тот же метод с буквами, находящимися на расстоянии.

Таким образом, вы можете сами себе продемонстрировать фундаментальный принцип лечения несовершенного зрения без помощи очков.

Если у вас ничего не получится, попросите кого-нибудь с идеальным зрением помочь вам.

ЛЕЧЕНИЕ НЕСОВЕРШЕННОГО ЗРЕНИЯ БЕЗ ПОМОЩИ ОЧКОВ

ГЛАВА I

ВВЕДЕНИЕ

Большинство авторов трудов по офтальмологии, похоже, считают, что последнее слово в теме проблем с рефракцией уже было сказано, и, с их точки зрения, это последнее слово весьма неутешительно. Практически каждый в наши дни страдает от той или иной формы аномалии рефракции. Тем не менее, нам говорят, что от этих болезней, которые не только доставляют столько неудобств, но зачастую и причиняют массу страданий, и опасны, нет не только лекарства и паллиативного средства, кроме этих оптических костылей, известных как очки, а, в современных условиях жизни практически нет и способов профилактики.

Общеизвестно, что человеческое тело - механизм несовершенный. В процессе работы над развитием вместилища человеческой души природа допустила некоторые погрешности. Например, она оставила кое-какие доставляющие проблем фрагменты своих «строительных лесов"», такие как червеобразный аппендикс. Но нигде, видимо, не допустила она такой грубой ошибки, как в конструкции глаза. Офтальмологи в один голос заявляют нам, что орган зрения человека никогда не предназначался для тех целей, для которых он используется сейчас. Его эволюция завершилась задолго до того, как появились какие-либо школы или печатные станки, электрическое освещение или кинематограф. В те дни он прекрасно удовлетворял потребностям человека-животного. Человек был охотником, пастухом, фермером, воином. Нам говорят, что главным образом ему требовалось видеть вдаль; а поскольку глаз приспособлен к зрению вдаль в состоянии покоя, предполагается, что зрение обычно было так же пассивно, как и восприятие звука, и вообще не требовало никаких мышечных действий. Предполагается, что зрительное различение предметов, расположенных на близком расстоянии, было исключением, для которого требовалась мышечная адаптация такой короткой продолжительности, что она была выполнена без какой-либо существенной нагрузки на механизм аккомодации. Тот же факт, что первобытная женщина была швеей, вышивальщицей, ткачихой и художницей во всех видах тонкой и искусной работы, по-видимому, был в целом забыт. Тем не менее женщины, живущие в примитивных условиях, обладают таким же хорошим зрением, как и мужчины.

Когда человек научился передавать свои мысли другим с помощью письменных и печатных форм, к глазам стали предъявляться некоторые бесспорно новые требования, которые поначалу повлияли лишь на нескольких человек, но постепенно стали охватывать все больше и больше людей, и до сих пор в более развитых странах их влиянию подвергается огромная масса населения. Несколько сотен лет назад даже принцев не учили читать и писать. Теперь же мы всех заставляем ходить в школу, хотят они того или нет, даже младенцев отправляют в детский сад. Поколение или около того назад книги были редкостью и стоили дорого. Сегодня с помощью всевозможных библиотек, стационарных и передвижных, они стали доступны практически каждому. Современная газета с ее бесконечными колонками плохо пропечатанных материалов для чтения стала возможной только благодаря открытию искусства изготовления бумаги из дерева, которое осталось в прошлом. Сальная свеча лишь недавно была вытеснена различными формами искусственного освещения, которые соблазняют большинство из нас продлевать свои занятия до тех часов, когда первобытный человек был вынужден отдыхать, а за последние пару десятилетий в довершение этого процесса, предположительно разрушительного, появился кинематограф.

Разумно ли было ожидать, чтобы природа предусмотрела все эти изменения и создала орган, способный отвечать новым требованиям? В современной офтальмологии принято считать, что она так сделать не могла и не сделала[1]^1, и что, хотя процессы цивилизации зависят от чувства зрения больше, чем от любого другого чувства, орган зрения едва ли хорошо приспособлен для выполнения своих задач.

Существует огромное количество фактов, которые, по-видимому, подтверждают этот вывод. Хотя первобытный человек, по-видимому, мало страдал от дефектов зрения, можно с уверенностью сказать, что у девяти из десяти людей старше двадцати одного года, живущих в цивилизованных условиях, зрение несовершенно, а с возрастом доля такого населения увеличивается, и среди людей сорока лет почти невозможно найти человека без дефектов зрения. Имеются обширные статистические данные, подтверждающие эти заявления, однако требования, предъявляемые к зрению в современной армии[2], представляют собой все необходимые доказательства.

В Германии, Австрии, Франции и Италии ношение очков для зрения служит определяющим фактором при принятии решения о допуске к военной службе, и во всех этих странах допускается близорукость более шести диоптрий[3], хотя человек с таким недостатком зрения не может без очков четко видеть ничего на расстоянии более шести дюймов от своих глаз. В немецкой армии новобранец общей службы обязан — или был обязан при прежнем правительстве — иметь остроту зрения (с коррекцией) 6/12 на одном глазу. То есть он должен быть в состоянии этим глазом на расстоянии шести метров прочитать строку, которую обычно читают на расстоянии двенадцати метров. Иными словами, он считается годным к военной службе, если зрение на одном глазу с помощью очков может быть доведено до половины от нормы. Показатель остроты зрения на другом глазу может быть минимальным, а в Ландштурме он может быть и вовсе слепым на один глаз. Какими бы неуместными на лице солдата ни казались очки, военные власти на европейском континенте пришли к выводу, что человек со зрением на 6/12 в очках более пригоден для службы, чем человек со зрением на 6/24 (четверть нормы) без них.

В Великобритании ранее именно зрение без коррекции определяло, пригоден ли человек к военной службе или нет. Вероятно, это было связано с тем фактом, что до недавней войны британская армия использовалась главным образом для службы за рубежом, на таких расстояниях от своей базы, что обеспечение очками могло быть проблематичным. В начале войны требованием было зрение на 6/24 (без коррекции) для глаза с более острым зрением и 6/60 (без коррекции) для того глаза, что видит хуже (причем последний обязательно должен был быть левым). Позднее, из-за сложностей с привлечением достаточного количества мужчин даже с такой умеренной степенью остроты зрения, принимались новобранцы, чье зрение правым глазом могло быть доведено путем коррекции до 6/12, при условии, что зрение одним глазом составляло 6/24 без коррекции[4].

Вплоть до 1908 года Соединенные Штаты требовали, чтобы зрение новобранцев для прохождения военной службы было нормальным. В том году Баннистер и Шоу провели несколько экспериментов, по результатам которых они пришли к выводу, что идеально четкое визуальное восприятие цели для хорошей стрельбы не обязательно, и что, следовательно, для того чтобы быть эффективным солдатом, достаточно иметь остроту зрения в 20/40 (эквивалент в футах 6/12 в метрах) или даже 20/70, только для глаза, которым солдат прицеливается. Этот вывод не был принят без протеста, но нормальное зрение стало настолько редким, что, вероятно, властям казалось, что настаивать на несогласии бесполезно; и • требования, предъявляемые к зрению, для поступления в армию были соответственно снижены до 20/40 для того глаза, который видел лучше, и 20/100 — для глаза, который видел хуже, в то время как далее предусматривалось, что новобранец может быть принят, если он не может более здоровым глазом прочитать все буквы в строке 20/40, при условии, что он может прочитать некоторые буквы в строке 20/30[1].

Общеизвестно, что при первом наборе войск для участия в вооруженных конфликтах в Европе эти очень низкие требования оказывались слишком высокими и интерпретировались весьма вольно. Позднее они были снижены, чтобы мужчины могли считаться “безоговорочно годными к строевой военной службе” со зрением в 20/100 на каждый глаз без очков, при условии, что зрение одного глаза можно было довести до 20/40 при помощи очков, в то время как для признания ограниченно годным к военной службе было достаточно обладать остротой зрения в 20/200 на каждый глаз, при условии, что зрение одного глаза могло быть доведено до 20/40 при помощи очков[2]. И все же при действии первого проекта 21,68% всех отводов, что на 13% больше, чем по любой другой причине, было связано с дефектами зрения[3], в то время как в соответствии с пересмотренными требованиями эти дефекты по-прежнему составляли одну из трех основных причин отказов в приеме на военную службу. На их долю приходилось 10,65% отводов, в то время как на дефекты костей и суставов, сердца и кровеносных сосудов приходилось, соответственно, примерно на два и два с половиной процента больше[4].

Вот уже более ста лет медики ищут способ предупреждения разрушительного влияния плодов цивилизации на глаза людей. Немцы, для которых этот вопрос имел жизненно важное военное значение, потратили миллионы долларов, отрабатывая те или иные предположения экспертов, но тщетно; и теперь большинство изучающих этот предмет признают, что методы, которые когда-то уверенно пропагандировались как надежные средства защиты зрения наших детей, дали немногое или вообще не принесли никаких результатов. Некоторые придерживаются более оптимистичного взгляда на этот вопрос, но их выводы вряд ли согласуются с только что приведенными армейскими стандартами.

К преобладающему методу лечения с помощью компенсирующих линз никогда не предъявлялось особых требований, за исключением того, что эти приспособления нивелировали последствия различных состояний, при которых они были назначены, подобно тому, как костыль позволяет хромому ходить. Также считалось, что иногда они предупреждали дальнейшее развитие этих состояний; но теперь каждый офтальмолог знает, что их полезность для этой цели, если таковая вообще имеется, весьма ограничена. Что касается миопии[5] (близорукости), то доктор Сидлер-Гугенин из Цюриха в недавно опубликованной поразительной статье^[6] выражает мнение, что очки и все методы, которыми мы сейчас располагаем, “малопригодны” как для предотвращения прогрессирования аномалии рефракции, так и для профилактики развития очень серьезных осложнений, которые часто возникают при этой патологии.

Эти выводы основаны на изучении тысяч случаев из частной практики доктора Гугенина и практики клиники Цюрихского университета; а в отношении одной группы пациентов, лиц, связанных с местными образовательными учреждениями, он утверждает, что неудача имела место, несмотря на то, что пациенты следовали его инструкциям в течение многих лет "с величайшим энтузиазмом и упорством”, иногда даже меняя свои профессии.

Я занимаюсь изучением рефракции человеческого глаза более тридцати лет, и мои наблюдения полностью подтверждают вышеизложенные выводы относительно бесполезности всех методов, применявшихся до сих пор для профилактики и лечения аномалий рефракции. Однако я очень рано заподозрил, что эта проблема ни в коем случае не была неразрешимой.

Каждый офтальмолог, с любым опытом работы, знает, что теория о неизлечимости аномалий рефракции не соответствует наблюдаемым фактам. Нередко выздоровление в таких случаях происходит спонтанно, или одна форма аномалии переходит в другую. Уже давно обычным делом стало либо игнорировать эти тревожные факты, либо отделываться поверхностным объяснением, и, к счастью, для тех, кто считает необходимым любой ценой поддерживать старые теории, объяснение роли, приписываемой хрусталику как части механизма аккомодации, в большинстве случаев выглядит убедительным. Согласно этой теории, которую большинство из нас изучали в школе, для того чтобы смотреть на разные расстояния, глаз меняет фокусировку, изменяя кривизну хрусталика; и в поисках объяснения непостоянства теоретически постоянной аномалии рефракции теоретики натолкнулись на весьма оригинальную идею: приписать хрусталику способностью изменять свою кривизну не только с целью нормальной аккомодации, но и для сокрытия аккомодационных ошибок, а иногда и будучи причиной оных. При гиперметропии^[7] — обычно, но некорректно называемой дальнозоркостью, хотя пациент с таким дефектом не может ясно видеть ни на расстоянии, ни вблизи, — глазное яблоко слишком короткое в передней части, и все лучи света, как сходящиеся, идущие от близких объектов, так и параллельные, исходящие от удаленных объектов, фокусируются за сетчаткой, а не на ней. При миопии оно слишком длинное, и в то время как расходящиеся лучи от близких объектов попадают в точку на сетчатке, параллельные лучи от удаленных объектов до нее не доходят. Предполагается, что оба эти состояния являются постоянными, одно — врожденное, другое — приобретенное. Поэтому, когда у людей, у которых в какой-то момент, по-видимому, наблюдается гиперметропия или миопия, а в другое время, по-видимому, их нет, или они проявляются в меньшей степени, недопустимо предполагать, что произошло изменение формы глазного яблока. Следовательно, в случае исчезновения или уменьшения гиперметропии нас просят поверить, что глаз в процессе видения, как вблизи, так и на расстоянии, увеличивает кривизну хрусталика в достаточной степени, чтобы полностью или частично компенсировать плоскостность глазного яблока. При миопии, напротив, нам говорят, что глаз на самом деле изо всех сил старается вызвать это состояние или усугубить существующее. Иными словами, так называемой цилиарной мышце, которая, как полагают, контролирует форму хрусталика, приписывают способность входить в более или менее непрерывное состояние сокращения, таким образом постоянно поддерживая хрусталик в состоянии выпуклости, которое, согласно теории, он должен принимать только для зрения вблизи. Неспециалисту эти любопытные действия могут показаться противоестественными; но офтальмологи считают, что склонность к ним настолько укоренилась в строении органа зрения, что при ношении очков принято закапывать атропин — «капли, с которыми знаком каждый, кто когда-либо посещал окулиста» — в глаз с целью парализовать цилиарную мышцу и, таким образом, предотвратить любое изменение кривизны хрусталика, выявить «скрытую дальнозоркость» и избавиться от «явной близорукости».

Однако считается, что интерференция хрусталика объясняет лишь умеренную степень изменения аномалий рефракции, и то только в ранние годы жизни. Для более высоких степеней или тех, которые возникают после сорока пяти лет, когда хрусталик, как предполагается, в большей или меньшей степени утратил свою эластичность, так и не было предложено никакого правдоподобного объяснения. Исчезновение астигматизма^[1] или изменения в его характере представляют собой еще более сложный вопрос. В большинстве случаев из-за несимметричного изменения кривизны роговицы, приводящего к невозможности сфокусировать световые лучи в какой-либо точке, предполагается, что глаз обладает лишь ограниченной способностью преодолевать это состояние; и все же астигматизм приходит и уходит с такой же легкостью, как и другие аномалии рефракции. Также хорошо известно, что это состояние можно вызывать сознательно. У некоторых людей по их воле может возникать аномалия до трех диоптрий. У меня самого она может достигать полутора диоптрий.

Осматривая по 30 000 пар глаз в год в Нью-Йоркской глазной и ушной больнице и других учреждениях, я наблюдал много случаев, когда аномалии рефракции либо проходили самопроизвольно, либо меняли свою форму, и я не мог ни игнорировать их, ни удовлетвориться традиционными объяснениями, даже если такие были. Мне казалось, что если какое-либо утверждение является истиной, то оно должно быть истиной всегда. Исключений быть не может Если аномалии рефракции неизлечимы, то они не должны проходить или изменять свою форму спонтанно.

Со временем я обнаружил, что миопию и гиперметропию, как и астигматизм, можно вызывать по своему желанию; что миопия связана не с использованием глаз для того, чтобы видеть вблизи, как мы долгое время полагали, а с напряжением, которое имеет место при рассматривании удаленных объектов, а с гиперметропией ассоциируется напряжение от рассматривания объектов, находящихся вблизи; что никакая аномалия рефракции никогда не была постоянным состоянием; и что аномалии рефракции низкой степени излечимы, в то время как при более серьезных нарушениях состояние можно улучшить.

В поисках ответов, которые могли бы пролить свет на эти вопросы я обследовал десятки тысяч глаз, и чем больше фактов я собирал, тем труднее становилось согласовывать их с общепринятыми взглядами. Наконец, около шести лет назад я провел серию наблюдений за глазами людей и низших животных, результаты которых убедили как меня, так и других в том, что хрусталик в механизме аккомодации ни при чем, и что корректировка, необходимая для зрения на разные расстояния, происходит внутри глаза, точно так же, как это происходит в фотоаппарате, путем изменения длины органа, и это изменение вызывается воздействием мышц на внешней стороне глазного яблока. Столь же убедительным было и доказательство того, что аномалии рефракции, включая пресбиопию (старческую дальнозоркость), обусловлены не органическим изменением формы глазного яблока или строения хрусталика, а функциональным и, следовательно, излечимым нарушением в работе наружных мышц.

Делая эти заявления, я полностью осознаю, что противоречу практически неоспоримому учению офтальмологической науки, существовавшему на протяжении большей части столетия; но к этим выводам меня подталкивали факты, и происходило это так медленно, что теперь я удивляюсь своему собственному невежеству.

В то время я занимался лечением миопии высокой степени; но мне хотелось придерживаться консервативных взглядов, и я проводил различие между функциональной близорукостью, которую я мог излечить или состояние при которой мог улучшить, и органической близорукостью, которую, из уважения к традиции, я признавал неизлечимой.

ГЛАВА II

СИМУЛЬТАННАЯ РЕТИНОСКОПИЯ

Большая часть имеющейся у меня информации о глазах была получена при проведении симультанной (одновременной) ретиноскопии. Ретиноскоп — это инструмент, используемый для измерения рефракции глаза. Он направляет луч света в зрачок путем отражения от зеркала, причем свет находится либо снаружи прибора — над объектом и позади него, — либо размещен внутри него с помощью электрической батареи. Глядя через смотровое отверстие, мы видим большую или меньшую часть зрачка, заполненную светом, который в нормальных человеческих глазах имеет красновато-желтый оттенок, потому что это цвет нашей сетчатки, а в кошачьем глазу — зеленый, и мог бы быть белым, если бы сетчатка была поражена. Если глаз не сфокусирован точно в той точке, из которой за ним наблюдают, также видно темную тень на краю зрачка, и именно поведение этой тени при перемещении зеркала в различных направлениях показывает характерное обследуемому глазу состояние рефракции. Если инструмент используется на расстоянии шести и более футов, а тень движется в направлении, противоположном движению зеркала, то глаз близорук. Если тень движется в том же направлении, что и зеркало, то глаз либо дальнозорок, либо здоров; но в случае гиперметропии движение более выражено, чем при норме, и специалист, как правило, обычно может определить разницу между этими двумя состояниями по одному только характеру движения. При астигматизме движение в разных меридианах различно. Чтобы определить степень аномалии или точно провести различие между гиперметропией и нормальным зрением, или между различными видами астигматизма, обычно необходимо поместить перед глазом испытуемого стекло. Если зеркало вогнутое, а не плоское, то направление описанных движений будет обратным; но чаще всего используется плоское зеркало.

Этот чрезвычайно полезный инструмент обладает возможностями, которые, в целом, не были реализованы представителями медицины. Для определения того, нормальное зрение или нет, а также для определения степени любых возможных отклонений, большинство офтальмологов полагаются на таблицу Снеллена^[1], дополненную пробными линзами. Это медленный, неудобный и ненадежный метод проверки зрения, абсолютно недоступный для изучения рефракции низших животных, младенцев и взрослых людей в процессе жизнедеятельности.

Эту таблицу и пробные линзы можно использовать только при определенных благоприятных условиях, а вот ретиноскопом можно пользоваться где угодно. Использовать его при тусклом освещении немного проще, чем при ярком, но его можно использовать вообще при любом освещении, даже при сильном солнечном свете, бьющем прямо в глаза. Его также можно применять во многих других неблагоприятных условиях.

Измерение рефракции с помощью таблицы Снеллена и пробных линз занимает значительное время, варьирующееся от нескольких минут до целых часов. А с помощью ретиноскопа это можно сделать за долю секунды. С помощью первого метода было бы невозможно, например, получить какую-либо информацию о рефракции глаза бейсболиста в момент, когда он запрокидывает руку, чтобы поймать мяч, в момент, когда он бросает его, и в момент сразу после броска. Но с помощью ретиноскопа довольно легко определить, нормальное ли у него зрение, или он близорук, дальнозорок или страдает астигматизмом, когда он делает все это; и если отмечаются какие-либо аномалии рефракции, то по скорости движения тени можно довольно точно определить их степень.

При использовании таблицы Снеллена и пробных линз выводы должны основываться на показаниях пациента относительно того, что он видит; но пациент часто бывает настолько обеспокоенным и сбитым с толку во время обследования, что не знает, что он видит, и улучшают ли разные линзы его зрение или ухудшают; и, более того, острота зрения не является надежным показателем состояния рефракции. Один пациент с двумя диоптриями близорукости может видеть в два раза лучше, чем другой с такой же аномалией рефракции. Данные, получаемые при помощи таблицы для проверки зрения, на самом деле полностью субъективны; данные же, получаемые при помощи ретиноскопа, полностью объективны и никоим образом не зависят от слов пациента.

Короче говоря, в то время как проверка рефракции с помощью таблицы Снеллена и пробных линз требует значительного времени, может быть выполнена только при определенных искусственно созданных условиях и дает результаты, которые не всегда достоверны, ретиноскоп можно использовать при любых нормальных и аномальных условиях, для обследования как людей, так и низших животных, и на результаты, если все сделано правильно, всегда можно положиться. Это означает, что его не нужно подносить к глазу ближе, чем на шесть футов; в противном случае объект будет нервничать, рефракция, по причинам, которые будут объяснены позднее, изменится, и надежных результатов наблюдения мы не получим. В случае с животными часто бывает необходимо использовать его на гораздо большем расстоянии.

В течение тридцати лет я использую ретиноскоп для изучения рефракции глаза. С его помощью я обследовал глаза десятков тысяч школьников, сотен младенцев и тысяч животных, включая кошек, собак, кроликов, лошадей, коров, птиц, черепах, рептилий и рыб. Я применял его, когда объекты находились в состоянии покоя, и когда они были в движении — а также когда я сам был в движении; когда они спали и когда бодрствовали, или даже находились под действием эфира и хлороформа. Я использовал его днем и ночью, когда испытуемым было комфортно и когда они были возбуждены; когда они пытались что-то увидеть и когда нет; когда они лгали и когда говорили правду; когда веки были прикрыты, закрывая область зрачка, когда зрачок был расширен, а также когда он был сужен до размеров булавочной головки; когда глаз колебался из стороны в сторону, сверху вниз и в других направлениях. Так, я обнаружил много фактов, которые ранее не были известны, и которые мне совершенно не удавалось примирить с традиционными учениями по этому вопросу. Это побудило меня провести серию экспериментов, о которых уже упоминалось. Их результаты гармонично дополняли мои предыдущие наблюдения и не оставили мне иного выбора, кроме как отвергнуть все догмы традиционного учения об аккомодации и аномалиях рефракции. Но, прежде чем описывать эти эксперименты, я должен попросить читателя набраться терпения и кратко изложить те данные, на которых основаны общепринятые взгляды на механизм аккомодации. Эти данные, как мне кажется, являются таким же сильным аргументом, как и любой другой, который я мог бы предъявить против доктрины о том, что главную роль в механизме аккомодации играет хрусталик, но при этом для понимания моих экспериментов необходимо разбираться в данном вопросе.

Герман Снеллен (1835–1908 гг.). Прославленный голландский офтальмолог, профессор офтальмологии в Утрехтском университете и директор Нидерландской глазной больницы. Ныне существующие нормативные показатели остроты зрения были предложены им, и разработанные им же виды обследований стали образцом для тех, что применяются сейчас.

ГЛАВА III

СВИДЕТЕЛЬСТВА В ПОЛЬЗУ ОБЩЕПРИНЯТОЙ ТЕОРИИ АККОМОДАЦИИ

Способность глаза изменять фокус для видения на разных расстояниях озадачивала научные умы с тех пор, как Кеплер[1]¹ попытался объяснить это, предположив, что дело в изменении положения хрусталика. Позднее для объяснения этого были выдвинуты все мыслимые гипотезы. У идеи Кеплера было много сторонников. Так же как и у идеи о том, что изменение фокуса происходило за счет удлинения глазного яблока. Некоторые полагали, что для объяснения этого феномена подходила сила сокращения зрачка, пока в результате операции по удалению радужной оболочки не было установлено, что глаз прекрасно приспосабливается и без этой части зрительного механизма. Некоторые, недовольные всеми этими теориями, отвергли их все и смело утверждали, что никакого изменения фокуса не было[2] — точка зрения, которая была окончательно опровергнута, когда изобретение офтальмоскопа позволило увидеть внутреннее устройство глаза.

По мнению Ландольта[3],мысль о том, что изменение фокуса может быть вызвано изменением формы хрусталика, по-видимому, была впервые выдвинута иезуитом Шайнером (1619 г.). Позднее она была выдвинута Декартом (1637 г.). Но первое определенное доказательство в поддержку этой теории было представлено доктором Томасом Юнгом в докладе, прочитанном перед Королевским обществом в 1800 году^[4]. «Он привел аргументы, — говорит Дондерс, — которые, при должном понимании, должны приниматься за несомненное доказательство»^[5]. Однако в то время они не обратили на себя особого внимания.