>>> Читать книгу онлайн <<<

Меня зовут Михаил Титов и я переводчик исторических текстов, также являюсь автором многих книг по истории религии, тексты которых также можно найти на этом сайте, например, труды Трисмегиста или "Жизнь и доктрины Якоба Бёме". Эти книги очень сильно повлияли на меня. Я произвольно разделил текст перевода на главы по 50 максимумов в каждом: Бальтасар Грасиан рекомендовал читать книгу по 50 максимумов за раз.

Будьте внимательны. За каждой буквой скрывается история и целый мир на протяжении четырёх веков. Во благо и мир Вам!

На великих весах судьбы,
Равновесие редко сохраняет свою устойчивость;
Вы должны подняться или опуститься,
Вы должны править и побеждать
Или служить и проигрывать,
Страдать или торжествовать,
Быть наковальней или молотом.
ГЁТЕ, Коптская песня .

Когда ты наковальня, держись спокойно,
Когда ты молот, бей в полную силу. Г. ГЕРБЕРТ, Джакула Прудентум.

Посвящение Г. Х. Льюис

Дорогая миссис Льюис,
Если бы эта небольшая книга не была достойна того, чтобы быть связанной с вашим именем, если бы она не предлагала идеал жизни, одновременно изысканной и практичной, культурной и мудро энергичной. Грасиан указывает на благородные цели и предлагает, в целом, отнюдь не безнравственные способы их достижения. Испанский иезуит видит ясно, но он смотрит вверх.
Однако есть одна сторона жизни, которую он совершенно не замечает, что, возможно, было естественным для церковника, писавшего до наступления эры салонов . Он нигде не упоминает на своих страницах о благодатном влиянии женщины как вдохновительницы и утешительницы в жизненной борьбе. Позвольте мне исправить это упущение, поместив ваше имя на передний план этой версии его максимумов. Для тех, кто удостоен вашей дружбы, этого будет достаточно, чтобы вспомнить все облагораживающие ассоциации, связанные с представителями вашего пола.

Верьте мне, уважаемая миссис Льюис,
Искренне ваш, ДЖОЗЕФ ДЖЕКОБС.
КИЛБУРН, 26 октября 1892 года.

Предисловие

Моё внимание к "Руководству Оракула" впервые привлекла восхитительная статья мистера Гранта Даффа (ныне сэра Маунтстюарта) о Бальтасаре Грасиане в «Фортнайтли ревью» за март 1877 года. Вскоре после этого я получил копию превосходной версии Шопенгауэра, а во время путешествия по Испании с некоторым трудом раздобыл напечатанное издание трудов Грасиана (Барселона, 1734, «Пор Жозеф Жиральт»), в котором "Руководство Оракула" находится в конце первого тома (стр. 431-494).

Я переводил с этого последнего, ссылаясь во многих сомнительных местах его текста на первое мадридское издание 1653 года, самое раннее из хранящихся в Британском музее. Я всегда держал версию Шопенгауэра рядом с собой и нашёл её, как говорит сэр Маунтстюарт Грант Дафф, «наиболее законченным произведением», хотя я указал в примечаниях несколько случаев, когда он не смог, по моему мнению, полностью или правильно передать смысл Грасиана.

Я почти не сомневаюсь, что в этом отношении я согрешил. Я не знаю ни одного стиля прозы, который представлял бы такую трудность для переводчика, как лаконичные и искусные максимумы Грасиана. Недаром его называют "Непостижимым". Две ранние английские версии раз за разом упускают некоторые моменты, и я счёл бесполезным ссылаться на них. С другой стороны, я решил взять на вооружение некоторые из часто очень удачных переводов сэра Маунтстюарта Гранта Даффа в отрывках, содержащихся в его статье в Фортнайтли.

В этой версии я постарался воспроизвести лаконизм и культизм Грасиана, и даже попытался сохранить его многочисленные парономазии и шутки похожего звучания. Возможно, я вносил здесь и там другие фразы, чтобы восстановить баланс в тех случаях, когда я не мог добиться того же звучания на родном языке. В таких случаях я обычно привожу оригинал в примечании. Там, где это возможно, я заменил испанские пословицы и пословичные фразы родным языком, и везде старался сохранить характерный ритм и краткость максимума. Короче говоря, если можно так выразиться, я подошёл к своей задаче скорее в духе Фицджеральда, чем Бона.

Позвольте мне завершить это предисловие советом, столь же оракульным, как и эта книга: «Когда вы читаете эту книгу впервые, прочтите только пятьдесят максимумов, а затем остановитесь на день».

Отзывы

«Она настолько лаконична, настолько отрывиста и так странно изложена, что кажется, будто она взяла тьму штурмом: поэтому читателю нужно расшифровать её смысл, и часто, когда он понимает её, то обнаруживает, что учился делать загадку из очень обычной вещи». - F. VAN AERSSENS, Voyage d'Espagne, 1667, p. 294.

«В нём много возвышенности, тонкости, силы и даже здравого смысла: но чаще всего не знаешь, что он имеет в виду, да и сам он, возможно, этого не знает. Некоторые из его максимумов кажутся написаны только для того, чтобы не быть услышанными». - BOUHOUR'S Entretiens d'Ariste et d'Eugène, 1671, p. 203.

«Луиза де Падилья, дама весьма образованная и графиня Аранды, подобным образом гневалась на знаменитого Грациана, когда тот опубликовал свой "Трактат об учёности", где, как ей казалось, он открыл для простых читателей те максимумы, которые должны быть предназначены только для знания «великих». Многие считают эти возражения настолько весомыми, что часто защищают вышеупомянутого автора, утверждая, что он достиг такой неясности в своём стиле и манере письма, что, хотя каждый может читать его произведения, очень немногие смогут понять их смысл». - The Spectator, № 379 (1712).

«В своём постоянном поиске энергичного и возвышенного он становится неординарным и теряет себя в тексте. Грасиан для добрых моралистов - то же, что Дон Кихот для настоящих героев. У обоих есть ложная атмосфера величия, которая навязывает себя глупцам и вызывает смех у мудрецов». - АББАТ ДЕФОНТЕН, 1745 ГОД.

«Каких только похвал не заслуживает автор "Критикона"! Посреди антитез, парономазий и всей культовой шрапнели, это одно из самых рекомендуемых произведений современной литературы за счастье его изобретения, за неисчерпаемое богатство фантазии и соли, за живость его текста и за изящество, лёгкость и естественность его стиля». - DON MANUEL SIEVELA, Biblioteca selecta de literatura española (1819).

««Руководство Оракула» было использовано чаще, чем любая другая работа автора. Предполагалось, что это будет сборник общеполезных максимумов, но в нём смешались воедино хорошие и плохие наставления, здравые суждения и изысканные софизмы. В этой работе Грасиан не забыл обучать своим практическим принципам иезуитизма - быть всем для всех ("hacerse a todos"), а также рекомендовать свой любимый максимум «быть обычным в пустяках» ("en nada vulgar"), который, чтобы быть действительным, требует совершенно иного толкования, чем то, которое он ему дал». - БУТЕРВЕК.

«Однако человеком, который определил характер культизма и в некоторых отношениях придал ему философский оттенок, был Балтазар Грасиан, иезуит из Арагона, живший между 1601 и 1658 годами, именно в тот период, когда культурный стиль завладел испанской прозой и достиг наибольшего признания». - Г. ТИКНОР, История испанского языка. Лит. iii. 222.

«Однако она единственная в своем роде, и ни одна другая не была написана на ту же тему, потому что только представитель лучшей из наций, испанской, мог попытаться сделать это. Эта книга учит искусству тех, кто искусен во всём, и поэтому предназначена для всех. Но особенно она подходит для того, чтобы стать руководством для всех, кто живёт в большом мире, но особенно для молодых людей, которые пытаются сделать своё состояние в нём, и которым она сразу и заранее даёт наставления, которые они иначе получают только через долгий опыт». - А. Шопенгауэр, Litterarische Notiz we seiner Uebersetzung (1831, опубликовано 1861).

«С большим воодушевлением, обучением и мастерством он не создал ничего, что сегодня могло бы выдержать проверку самого беспристрастного критика». - PUIBUSQUE, Histoire comparée des littératures espagnole et française, 1843, i. p. 559.

«Грасиан мог бы стать прекрасным писателем, если бы не захотел стать необыкновенным. Одарённый обширной эрудицией, тонким умом и глубоким талантом наблюдения, он был рождён, чтобы просветить свой век; но тщеславие стать новатором испортило его вкус, заставив его ввести в прозу тот драгоценный язык, те запутанные выражения, которые Гонгора ввёл в стих». - A. DE BACKER, Bibliothèque des écrivains de la Compagnie de Jésus, 1869.

«Как афоризмы Антонио Переса были очень популярны среди придворных, учёных и просвещённых, как испанцев, так и иностранцев, благодаря особой изысканности стиля, так и афоризмы отца Балтасара Грасиана достигли такого же уважения благодаря изяществу речи: изяществу, которое само по себе обладало необъяснимой притягательностью, и которое, хотя и было в некоторой степени частью общего культеранизма испанской литературы того века, содержало некий ослепительный и лестный хороший вкус для читателя, который оценил эти глубокие понятия силой своего остроумия». - DON ADOLFO DE CASTRO, Obras escogidas de Filósofia, 1873, p. cviii.

«Воспринимая эту книгу как руководство, особенно для тех, кто собирается вступить во взрослую жизнь, я никогда не имел случая встретить ничего, что показалось бы мне хотя бы отдалённо приближающимся к ней... Возможно, будет довольно трудно опровергнуть тезис о том, что испанская нация создала лучшие максимумы практической мудрости, лучшие пословицы, лучшие эпитафии и лучшие девизы в мире. Если бы я должен был поддержать его, я бы указал на первую главу "Руководства Оракула"». - Сэр М. Э. ГРАНТ ДУФФ о "Бальтасаре Грасиане" в Fortnightly Review, март 1877 года.

«Некоторые нашли свет в максимумах Бальтасара Грасиана, испанца, процветавшего в конце семнадцатого века. Сам я не нахожу Грасиана достойным собеседником, хотя некоторые из его афоризмов придают изящный оборот обыденным вещам». - J. МОРЛИ об "Афоризмах", Studies, 1891, p. 86.

Введение

I. О Бальтасаре Грасиане и его произведениях

Мы можем сказать о Грасиане то же, что Гейн в своём приятном рассказе сказал о себе: он был одним из первых людей своего века. Ведь он родился 8 января 1601 года по старому стилю в Бельмонте, пригороде Калатаюда, в королевстве Арагон. Калатаюд (а если точнее - Калат Аюб» - «город Иова», находится почти на месте древнего Бильбилиса, места рождения Марциала. Как видно из названия, это было одно из мавританских поселений, причём почти одно из самых северных. Ко времени Грасиана оно снова стало христианским и испанским на протяжении многих поколений, а сам Грасиан был знатного происхождения. Для испанца благородного происхождения были открыты только две карьеры: военная или церковная. В семнадцатом веке оружие уступило место церкви, и Бальтасар с тремя братьями принял орден. Фелипе, старший из них, вступил в орден Святого Франциска; другой брат, Педро, за свою короткую жизнь стал тринитарием, а третий, Раймундо, - кармелитом . Сам Бальтасар рассказывает нам (Agudeza, c. xxv.), что он воспитывался в доме своего дяди, лиценциата Антонио Грасиана, в Толедо, из чего мы можем сделать вывод, что и его отец, и его мать, некая Моралес, умерли в ранней молодости. Он вступил в Общество Иисуса в 1619 году, когда оно находилось в самом расцвете, после того как блестящий оратор и гений Акуавива придал прочную форму смелому ответному удару Лойолы на протестантскую революцию. План обучения (Ratio Studiorum) только вступал в полную силу, и Грасиан был одним из самых первых людей в Европе, получивших образование по системе, которая доминирует в среднем образовании Европы почти до наших дней. Этот момент имеет определённое значение, как мы увидим, при рассмотрении главной работы Грасиана.

После зачисления в ряды иезуитов личность исчезает, остаётся только иезуит. О жизни Грасиана почти ничего не известно, кроме того, что он был иезуитом, занимался преподаванием философии и священной литературы, как это принято в ордене, и в конце концов стал ректором иезуитского колледжа в Таррагоне. Его большим другом был дон Винсенсио Хуан де Ластаноса, дилетант того времени, который жил в Уэске и собирал монеты, медали и другие археологические предметы. Грасиан, похоже, разделял его вкусы, поскольку Ластаноса упоминает его, когда пишет о своей работе. В своё время сохранилась длинная переписка с ним, которую видел Латасса, указавший даты и места, где были написаны письма. Из них следует, что Грасиан значительно перемещался из Мадрида в Зарогозу, а затем в Таррагону. Из другого источника мы узнаем, что Филипп III часто приглашал его на обед, чтобы обеспечить королевский стол аттической солью. Грасиан проповедовал, и его проповеди пользовались популярностью. В общем, жизнь благоразумного процветания подошла к концу, когда Бальтасар Грасиан, ректор иезуитского колледжа в Таррагоне, умер там же 6 декабря 1658 года в возрасте почти пятидесяти восьми лет.

О произведениях Грасиана, пожалуй, можно сказать больше, даже оставив для отдельного рассмотрения то, которое здесь представлено изысканному читателю и является его главной претензией на внимание. Испанская литература вступала в свой период размаха, период, который наступил во всех литературах современной Европы после того, как обучение классике заново дало чувство стиля. Характерной чертой этого периода в литературе является появление "концептов" или сложных и надуманных фигур речи. Этот процесс начался с Антонии Гевары, автора книги "El Libro Aureo", от которой, по мнению некоторых, произошла английская форма болезни, известная как эвфуизм. Но дополнительный импульс он получил благодаря успеху поэтического культа Гонгоры (stilo culto of Gongora) . Гонгоризм довёл "манерность" до самого крайнего предела: искусственность дикции не могла идти дальше в стихах: Грасиану оставалось только применить её в прозе.

Впервые он сделал это в 1630 году в своём первом произведении "El Heroe". Она была опубликована, как и большинство других его работ, его другом всей жизни Ластаносой под именем Лоренцо Грасиана, предполагаемого брата Грасиана, который, насколько можно установить, никогда не существовал. Весь "Эль Хероэ" в сокращённом виде существует в "Руководстве Оракула ". Форма, однако, настолько сокращена, что было бы трудно распознать оригинальные первоисточники, как они называются. Однако именно в краткости предложений и заключается особенность стиля культо. Обычно сложная метафора и надуманные аллюзии сочетаются с длинными и затянутыми предложениями периодического типа. Но у Грасиана цель - не только краткость, но и проработанность. Вышивка богатая, но пиджак короткий, как он сам мог бы сказать. Что касается темы, то выдержек из "Руководства Оракула" достаточно, чтобы дать некоторое представление о возвышенном идеале или характере, представленном в "Эль Хероэ", идеале, который действительно ассоциируется в народном сознании с термином "идальго ".

Более поздняя книга, El Discreto, впервые опубликованная в 1647 году, является противопоставлением El Heroe, рисуя идеал благоразумного придворного в противопоставлении с гордым и безупречным идальго. Это тоже полностью представлено в рассматриваемой нами книге, но сокращение всё же более заметно, чем в случае с Эль Хероэ. Есть свидетельства, что Грасиан написал похожую пару контрастов, названных соответственно El Galante и El Varon Atento, которые не были опубликованы, но были включены в «Руководство Оракула» Ластаноса. Последствия такого использования контрастов мы рассмотрим позже.
Возвращаясь к работам Грасиана в несколько более упорядоченном виде, не стоит долго задерживаться на его «Элоге о Фердинанде, маге эпохи Колумба». Оно натянуто и условно и не отличается особой исторической проницательностью. Книга Грасиана "Agudeza y Arte de Ingenio" более важна и интересна как формальное изложение критических принципов Культизма. Она больше относится к стихам, чем к прозе, и представляет собой поэтику гонгоризма. Из неё можно было бы составить любопытную коллекцию цветов риторики в испанском стихе. Ещё более ограниченный интерес представляет «Комульгадор, или священные размышления для святого причастия». Я не берусь судить об этом классе литературы, если это можно назвать литературой, но тот факт, что книга была признана достойной современного перевода ещё в 1876 году, показывает, что она по-прежнему отвечает набожным потребностям католиков. Она имеет личный интерес для Грасиана, поскольку это единственная его книга, вышедшая под его именем.

Кроме «Руководства Оракула», остаётся рассмотреть "Критикон" Грасиана - произведение, представляющее значительную ценность и по крайней мере исторический интерес, которое появилось в трёх частях, посвящённых юности, зрелости и старости, соответственно, в 1650-53 годах. Это своего рода философский роман или аллегория, изображающая воспитание человеческой души. Испанец по имени Критило терпит кораблекрушение на острове Святой Елены, и там находит своего рода человека Пятницу , которого он называет Андренио. Андренио, научившись общаться с Критило, даёт ему очень подробную автобиографию своей души, начиная с трёхдневного возраста. Затем они отправляются в Испанию, где встречают Истину, Доблесть, Ложь и других аллегорических женщин и мужчин, которым Критило навешивает ярлыки в пользу Андренио в одобрительном и фригидном стиле аллегорического учителя. Однако, между прочим, в книге показаны идеалы и стремления испанца XVII века, и с этой точки зрения книга имеет параллель с "Прогрессом пилигрима", которую Тикнор провёл для неё . Это, безусловно, одно из самых характерных произведений испанской литературы, как по стилю, так и по тематике.

Почти все эти работы Грасиана были переведены на большинство культурных языков Европы . Часть этой экуменической славы, несомненно, объясняется тем, что Грасиан был иезуитом, и братья его ордена перевели работы тех, кем орден по праву гордился. Но это объяснение не может полностью объяснить широкое распространение работ Грасиана, и в большинстве работ, о которых я вкратце упомянул, сохранились подлинные шедевры текста и литературное мастерство - способности и качества совершенно устаревшие в наши дни, но занимавшие достойное место в XVII и XVIII веках, когда дидактизм был в моде. Примечательно, что собранные мною "Свидетельства" по большей части обходят стороной "Руководство Оракула", единственное произведение, на которое современник не преминул бы бросить второй взгляд, и впадают в восторг от "Эль Критикона" и его продолжения, или, наоборот, в восторг от стиля Грасиана, который, в конце концов, был самой поразительной чертой его произведений.

Этот стиль достигает своего наивысшего совершенства в "Руководстве Оракула", к которому мы могли бы сразу же обратиться, если бы не предварительное исследование, которое, кажется, стоит сделать. Это книга максимумов и она очень отличается от книги афоризмов, и по ряду причин стоит задержаться на этом, прежде чем разбираться с тем, что, вероятно, является самым замечательным образцом для своего класса.
Однако прежде чем сделать это, мы должны завершить раздел вводных замечаний, "вставив", как говорят юристы, латинскую надпись, сделанную Латассой у подножия портрета Грасиана, который когда-то стоял в иезуитском колледже в Калатаюде от которого, увы, теперь не осталось и следа. В этих строках на латыни достаточно убедительно изложено всё, что нужно знать о Бальтасаре Грасиане и его произведениях.

P. BALTHASAR GRACIAN VT IAM AB ORTV EMINERET
IN BELLOMONTE NATVS EST PROPE BILBILIM
CONFINIS MARTIALIS PATRIA PROXIMVS INGENIO,
VT PROFVNDERET ADHVC CHRISTIANAS ARGVTIAS BILBILIS
QVÆ PŒNE EXHAVSTA VIDEBATVR IN ETHNICIS.
ERGO AVGENS NATALE INGENIVM INNATO ACVMINE SCRIPSIT p. xxvi
ARTEM INGENII ET ARTE FACIT SCIBILE QVOD SCIBILES FACIT ARTES.
SCRIPSIT ITEM ARTEM PRVDENTIAE ET A SE IPSO ARTEM DIDICIT.
SCRIPSIT ORACVLVM ET VOCES SVAS PROTVLIT.
SCRIPSIT DISERTVM VT SE IPSVM DESCRIBERET
ET VT SCRIBERET HEROEM HEROICA PATRAVIT.
HÆC ET ALIA EIVS SCRIPTA MOECENATES REGES HABVERVNT
IVDICES ADMIRATIONEM LECTOREM MVNDVM
TYPOGRAPHVM ÆTERNITATEM. PHILIPPVS III. SÆPE ILLIVS ARGVTIAS
INTER PRANDIVM VERSABAT NE DEFICERENT SALES
REGIIS DAPIBVS. SED QVI PLAVSVS EXCITAVERAT
CALAMO DEDITVS MISSIONIBVS EXCITAVIT PLANCTVS VERBO
EXCITATVRVS DESIDERIVM IN MORTE QVA RAPTVS FVIT
VI. DECEMBRIS AN. MDCLVIII SED ALIQVANDO EXTINCTV3 ÆTERNVM LVCEBIT.

II. Из максимумов

Многие люди пытались изложить свои взгляды на человеческую жизнь в краткой форме; некоторые пытались в коротких предложениях посоветовать людям, что делать в различных чрезвычайных ситуациях жизни. Первые писали афоризмы, вторые - максимумы. Если афоризм констатирует факт человеческой природы, то максимум советует определённый образ действий. Афоризм написан в изъявительном наклонении, а максимум - в повелительном . "Жизнь интересна, если не счастлива", - это афоризм профессора Сили. "Поднимайся на ступеньку, чтобы выбрать друга, спускайся на ступеньку, чтобы выбрать жену", - это афоризм рабби Меира, одного из редакторов Талмуда.

Любопытно, как мало афоризмов было когда-либо написано. Мудрость превозносили до неба, но её практические советы, похоже, держались в секрете. Если взять нашу родную литературу, то в ней чрезвычайно мало книг практических максимумов, и ни одна из них не отличается особыми достоинствами. Совет кабинета министров сэра Уолтера Рэли, "Максимумы Пенна" и "Письма Честерфилда" почти исчерпывают этот список, причём последние, как правило, содержат гораздо больше, чем просто максимумы. Они также не разбросаны в изобилии по книгам, кишащим знанием жизни, - плеяде британских романов. В последние годы выдержки из их "Писем" были опубликованы в изобилии - "Ум и мудрость Биконсфилда", "Мудрые, остроумные и нежные максимумы Джордж Элиот", "Отрывки из Теккерея" и другие, но урожай практических максим, которые можно найти среди них, крайне скуден. Афоризмы есть в изобилии, особенно у Джордж Элиот, но тот, кто сомневается, какой курс выбрать в каком-либо серьёзном кризисе, зря потратит время, если обратится за советом к романистам.

Не более поучительны в этом отношении и моралисты. Эссе Бэкона оставляют впечатление полноты практической мудрости. Однако при внимательном рассмотрении оказывается, что в его многословных максимумах осталось очень мало практических советов. Даже библейская книга Притчей, являющаяся источником большинства подобных максимумов, не выдерживает особой практической проверки, который я сейчас применяю. Какими бы проницательными ни были некоторые из них, поражающие нас сознанием того, как мало изменилась человеческая природа, в основном они дают знания о человеческой природе. Когда мы просим наставления, как применить эти знания, мы получаем лишь вариации на тему "Бойся Господа". Двухтысячелетний опыт действительно показал, что страх или любовь к Господу является очень хорошим основанием для практической мудрости. Но прежде чем эти знания станут полезными в жизни, они должны быть дополнены таким следствием, как "Держи порох сухим".

Именно из-за непрактичности некоторых максимумов ими так пренебрегают. Вы должны действовать конкретно, а максимумы можно выразить только в общих чертах. Затем, опять же, максимумы могут апеллировать только к разуму или к интеллекту: а движущей силой действия является воля, темперамент. Как сказал Дизраэли: "Поведение людей зависит от темперамента, а не от кучи заплесневелых максим" (Генриетта Темпл). Лишь очень отдалённо максимум может возбудить смутное желание, которое подстёгивает подражательную волю. Правда иногда мы читаем о людях, вся жизнь которых была окрашена одним изречением. Но, как правило, это были скорее призывы к воображению, такие как "Securus judicat orbis terrarum" Ньюмана или "Heu! fuge crudeles terras, fuge litus avarum", которые оказали столь решающее влияние на жизнь Савонаролы. Редко бывает, что вся жизнь человека проходит под влиянием одной практической максимы, как у сэра Дэниела Гуча, на которого повлиял совет его отца: "Держись одного дела".

Возможно, одной из причин, побудивших литераторов пренебречь Максимумом как литературной формой, было их личное незнание Действия и, более того, их преувеличенные представления о трудностях и сложностях. Дела ведутся не афоризмами: война ведётся совсем не теми Максимами, которые мы рассматриваем. И всё же, в конце концов, должны существовать какие-то общие принципы, на основе которых должны осуществляться действия, и можно было бы подумать, что их можно определить. Вероятно, успешные люди не настолько самонаблюдательны, чтобы точно знать, от чего зависит их успех, а если бы и знали, то в большинстве случаев старались бы "держать это дома", как своё богатство или коммерческие секреты.

И, возможно, в конце концов, правы те, кто утверждает, что действия имеют мало общего с интеллектом и много - с характером. По правде говоря, интеллектуальные способности миллионеров, с которыми приходится встречаться, не впечатляют. Самые сомнительные журналисты зачастую могут объяснить свои поступки с большей точностью, чем они. Тем не менее, для ведения дел, несомненно, требуется интеллектуальная квалификация: Суэцкий канал, должно быть, потребовал такого же количества исследований, исправлений, чувства порядка и организации, как, скажем, Кампус латинских надписей. Но за неряшливую эрудицию в действии нет такого наказания, как в письмах. Суэцкий канал можно прорыть только один раз: Лукреция или латинские надписи можно редактировать снова и снова. В общем, мы не должны удивляться, что люди действия не могут изложить принципы действия в чётких предложениях или максимах.

А если люди действия не могут, то неудивительно, что и люди письма не могут. Ведь они не могут быть заинтересованы в действии и его вознаграждении, что необходимо для мирского успеха, иначе они не смогли бы сосредоточить свои мысли на вещах, которые они считают более важными. Для литератора мир - это дьявол, или должен быть им, если он хочет иметь оттенок идеализма, который придаёт цвет и вес его словам. Как же тогда он должен уделять своё внимание мирской мудрости и тем максимам, которые должны её учить? Характерно в этой связи, что самым весомым автором максим на нашем языке является Бэкон, который пытался совместить карьеру в делах и в мыслях и испортил тем самым и то, и другое.

Возможно, именно благодаря тонкому и всеобъемлющему влиянию христианства на современную цивилизацию произошёл этот раскол между идеализмом и миром. Упорное противостояние миру среди искренних христиан привело к их практическому уходу от него. Как безбрачие духовенства означало, что следующее поколение должно было быть лишено наследственного влияния некоторых из самых чистых духов того времени, так и противостояние христианства миру привело к тому, что мир стал нехристианским. Была предпринята лишь одна серьёзная попытка преодолеть эту пропасть. Идея иезуитизма заключалась в том, чтобы превратить христиан в мирских людей. Несомненно, это было связано с реакцией против чрезмерной спиритуализации христианства, вызванной протестантской Реформацией, но практическим результатом стало превращение иезуита в мирского христианина. С другой стороны, контроль иезуитов над высшим образованием в Европе привёл к тому, что общество стало более христианским. Если мы хотим найти адекватное изложение житейской мудрости с достаточным идеализмом, чтобы сделать её достойной литератора, мы должны искать его у иезуитов или у тех, кто обучался среди иезуитов.

После этого подробного объяснения, почему было создано так мало максимумов, может показаться противоречивым привести ещё одну и последнюю причину того, что их существует так много - под другой формой. Ведь что такое большинство пословиц, как не максимумы под другим названием, или, скорее, максимумы без имени их автора? Мы говорим о пословицах, что они возникают в народе, но именно один конкретный человек в народе придаёт им ту пикантную форму, которая делает их пословицами. Мы можем быть уверены, что это был определённый английский гафер, который впервые сказал: "Пенни мудрый, фунт глупый". Если бы мы знали его имя, мы бы назвали это высказывание максимой; поскольку его имя неизвестно, оно стало пословицей. В этой связи большой интерес представляют талмудические пословицы и максимумы. Благодаря достойному раввинистическому принципу: "Говори вещь от имени того, кто ее сказал", мы можем почти во всех случаях проследить талмудические пословицы до их авторов; или, другими словами, талмудические пословицы остаются максимами. В английском языке есть только один аналогичный случай: несколько изречений Бенджамина Франклина, например, "Three removes are as good as a fire ", стала пословицой.

Изобилие пословиц необычайно велико. Существует целая библиография, посвящённая литературе пословиц (Duplessis, Bibliographie Parémiologique, Paris, 1847), и в настоящее время она нуждается в дополнении, столь же большом, как и оригинал (частично дополненном библиографическим приложением Haller, Altspanische Sprichwörter, 1883). В самом деле, во множестве пословиц кроется величайшее доказательство их бесполезности как руководства к действию, ибо таким образом мы получаем пословицы в разных целях. Возьмём, к примеру, только что упомянутую пословицу "Пенни мудрый, фунт глупый", которая имеет свой вариант в пословице "Не порти корабль ради грамма дёгтя".

Человека, сомневающегося в том, какую сумму или расходы он понесёт в каком-либо начинании, эти изречения побудили бы быть щедрым. Но как тогда быть с пословицей: "Позаботься о пенсах, и фунты сами о себе позаботятся"? Между этими двумя пословицами он окажется на земле, и если у него есть способность решать между ними, то пословицы ему вообще не нужны.

Отсюда, возможно, и то, что нация, наиболее богатая пословицами, является той, которая среди европейских народов проявила себя наименее мудрой в действиях. К испанцам хорошо применимо остроумное высказывание о Карле II: "Они никогда не говорили глупостей и никогда не делали мудрых поступков". Конечно, если пословицы являются доказательством мудрости, то испанцы предоставили доказательства в изобилии. Дон Кихот полон ими, а испанские коллекции необычайно богаты. Нация, способная создавать хорошие пословицы, должна быть способна создавать хорошие максимумы; следовательно, мы должны ожидать, что лучшая книга максимумов будет исходить от испанца.

Обе эти формы практической мудрости характеризуются искусственностью. Приходится дважды подумать, прежде чем смысл пословицы или максимумы станет совершенно ясен. "Ранняя пташка ловит червяка" на первый взгляд кажется таким же бессмысленным предложением, как и "На Дуврской дороге есть вехи". Поэтому именно тогда, когда литература проходит через свою искусственную стадию, естественно появляются афоризмы. Таким образом, было чётко предопределено, когда появится книга максимумов, она будет написана иезуитом, чтобы быть мирской, но не слишком; испанцем, чтобы иметь знания; и во время преобладания Культизма, чтобы иметь причудливость, чтобы привлечь внимание.

III. Из "Руководства Оракула"

Итак, доказав, что идеальной книгой максимумов суждено быть "Руководству Оракула" Бальтасара Грасиана, приступим к доказательству, как это делают школьники с суммами. То, что это лучшая книга максим, является предрешённым выводом, потому что другой такой нет. Шопенгауэр, который перевёл эту книгу, замечает, что в немецком языке нет ничего подобного ей, а в английском, безусловно, нет ничего, приближающегося к ней, и если Франция или Италия могут создать книгу, превосходящую её, то странно, что её слава осталась такой ограниченной в родной стране.

Не то чтобы почти на всех языках не было книг, обучающих искусству самосовершенствования. Успех книги доктора Смайлза "Самопомощь" - достаточный тому пример . Любопытно, что наибольший успех книга доктора Смайлза имела в Италии, где она породила целую литературу самопомощи, как называют её сами итальянцы. Или, скорее, не любопытно, потому что, если вы хотите найти самый неромантичный набор идеалов в наши дни, вам следует поискать среди романских народов.

Однако Грасиан не соревнуется с доктором Смайлзом. Он не занимается Бродвейшайтом; он исходит из того, что вульгарный вопрос о хлебе и масле уже решён в пользу его читателя. Он может быть мирским, но он думает о великом мире. Он пишет для людей с положением и о том, как извлечь из него максимум пользы. И цель, которую он ставит перед такими людьми, не совсем эгоистична. "Единственное преимущество власти в том, что ты можешь сделать больше добра" - единственная рациональная защита честолюбия, и Грасиан использует её (Max. cclxxxvi).

Действительно, тон книги исключительно высок. Невозможно обвинить в подлости человека, который является автором таких изречений, как:

"Нельзя слишком хвалить человека, который хорошо отзывается о тех, кто говорит о нём плохо" (clxii).
"Друзья - это второе рождение" (cxi).
"Когда менять разговор? Когда начинают скандалить" (ccl).
"В великих кризисах нет лучшего спутника, чем смелое сердце" (clxvii).
"Секрет долгой жизни: веди добропорядочную жизнь" (xc).
"Можете похвастаться тем, что, если бы галантность, щедрость и верность были потеряны в мире, люди смогли бы найти их снова в вашей душе" (clxv).
"Человек чести никогда не должен забывать о том, что он есть, потому что он видит, что есть другие" (cclxxx).

Есть и целые разделы, посвященные таким темам, как прямота (xxix), сочувствие великим умам (xliv), расположение духа (lxxix) и т.д.

Не то чтобы он был лишён более тонких приёмов мирских мудрецов. Нельзя пожелать ничего более циничного и жгучего, чем следующее: 

"Узнай, что у каждого человека есть винтик" (xxvi).
"Проницательный человек знает, что другие, когда ищут его, ищут не его, а свою выгоду в нём и с его помощью" (cclii).
"Правда, но не вся правда" (clxxxi).
"Держите при себе последние штрихи своего искусства" (ccxii).
"Не берите плату вежливостью" (cxci).
"Имейте прикосновение торговца" (ccxxxii).
"Думай с немногими и говори с многими" (xliii).
"Никогда не заводите собеседника, который отбрасывает на вас в тень" (clii).
"Никогда не становись парадоксальным, чтобы избежать банальности " (cxliii).
"Не показывай свой израненный палец" (cxlv).

Характерной чертой книги является это сочетание или, скорее, контраст высокого тона и строптивости. Грасиан одновременно мудр житейски и житейски мудр. В конце концов, в этом сочетании нет, казалось бы, никакой внутренней невозможности. Нет никакой радикальной необходимости в том, чтобы хороший человек был глупцом. Всегда испытываешь некоторую неприязнь к Теккерею за то, что его полковник Ньюком порой так глуп, хотя, возможно, этого требовали ирония, пафос и трагизм книги. На самом деле самые святые люди были одними из самых проницательных, по крайней мере, для своих друзей, если не для себя.

Объяснить это сочетание в Грасиане достаточно просто. Он был иезуитом, а у иезуитов именно такое сочетание высокого тона и житейской мудрости является смыслом их существования. И в случае с "Руководством Оракула" это сочетание было легко осуществлено Грасианом или его другом Ластаносой. Ведь Грасиан написал как минимум две серии работ, в которых этот контраст был представлен отдельными книгами. Две из них, описывающие качества героя и благоразумного человека (El Heroe и El Discreto), были опубликованы и представлены в Оракуле . Две другие, посвящённые галантному и осторожному человеку (El Galante и El Varon Atento), упоминаются Ластаносой в предисловии к El Discreto и, несомненно, также представлены в рассматриваемой нами книге. Можно предположить, что раздел "Высокий ум" (cxxviii) или "Благородство чувств" (cxxxi) принадлежит Эль Галанте, а "Лучше быть безумным вместе со всем миром, чем мудрым в одиночку" (cxxxiii) - Эль Варон Атенто. Временами эти два тона любопытно смешиваются: "Выбрать героический идеал" (lxxv) на первый взгляд кажется благородным чувством, но далее Грасиан уточняет его, добавляя: "но скорее подражать, чем имитировать".

Современность тона - это то, что поразит большинство читателей помимо этих контрастов. То тут, то там можно заметить архаичную ноту. "Никогда не соревнуйтесь" - вряд ли это совет мирского учителя в наши дни. Но в целом в этих сентенциях чувствуется тон современного хорошего общества, который вряд ли можно найти в современных произведениях, например, у Пичема, или даже у современных французских авторов, таких как Шаррон. Причина в том, что современное общество пронизано влияниями, которые представлял сам Грасиан. Высшее образование в Европе на протяжении последних двух с половиной столетий находилось в руках иезуитов или в школах, сформированных на основе плана образования (Ratio Studiorum). А общество в строгом смысле слова ведёт своё начало от отеля Рамбуйе, где половина влияния была испанской. Таким образом, Грасиан непосредственно представляет тон двух обществ, которые задали тон нашему современному обществу, и поэтому неудивительно, что он современен.

Даже в его стиле есть что-то от современного эпиграмматического кольца. Временами присутствует эвфуистическая причудливость, например, "Нужно пройти по окружности времени, прежде чем попасть в центр возможностей". Но, как правило, острота и смысл максимы приближаются к современной эпиграмме. "El escusarse antes de ocasion es culparse" может быть и источником, и образцом "Qui s'excuse s'accuse". Резкость действительно чрезмерна и доведена до тацитовских крайностей. "A poco saber camino real", "Ultima felicidad el filosofar", "Harto presto, si bien". Грасиан изрекает четыре-пять слов там, где современный проповедник произнёс бы проповедь. И всё же я не могу согласиться с теми писателями, которые называют его малоизвестным. Он один из тех писателей, которые заставляют задуматься, прежде чем понять его смысл, но смысл есть, и выражен он достаточно ясно, только кратко и очень часто косвенно, в манере пословиц. Несомненно, на него и его предшественников оказала влияние форма испанской пословицы при составлении афоризмов и максимумов. Я говорю "предшественники", поскольку афористическая литература, во всяком случае, не была новинкой в Испании. Среди длинного списка книг по афоризмам, которым обладал покойный сэр Уильям Стирлинг-Максвелл и который до сих пор хранится в Кейре, есть около дюжины испанских, предшествовавших Грасиану (Эрнандо Диас, Лопес де Корелас и Мельхиор де Санта Крус - самые важные, хотя последний более насыщен анекдотами). Среди них книга "Афоризмы" Антонио Переса, чьи "Реляции" стали главным средством очернения характера Филиппа II . Первые, несомненно, написаны в том же стиле, что и Грасиан, и, вероятно, оказали на него влияние, хотя, поскольку это афоризмы, а не максимы, я не смог привести параллели в Примечаниях. Так, "Una obra vale millares de graçias" (Perez, Afor. i. 198) имеет то же пословичное кольцо. Любопытно видеть, как "Перо могущественнее меча" Литтона предвосхищает "La pluma corta mas que espadas afiladas" Переса (там же, 199), или "Речь была дана нам, чтобы скрывать наши мысли" Вольтера в "Las palabras, vestido de los conçeptos" Переса (ii. 130). Этот последний пример обладает всей терпкостью Грасиана, в то время как "Amigos deste Siglo, rostros humanos, coraçones de fieras " (ii. 71) Переса обладает и терпкостью, и цинизмом. Безусловно, единственной другой работой на испанском языке или в любой другой литературе, предшествующей Грасиану, в том же духе является эта книга "Афоризмов" Антонио Переса.

На мой взгляд, несколько сомнительно, насколько Грасиан был автором окончательной формы максим в том виде, в котором они представлены в "Оракуле". Те, что взяты из "El Heroe" и "El Discreto", отличаются от своих оригиналов с большим преимуществом. Они более кратки, более точны и менее эвфуистичны. Обращение к читателю обладает всеми этими качествами, и мы можем предположить, что его автором был дон Винсенсио де Ластаноса. Вполне возможно, что именно ему мы обязаны предельной резкостью и остротой большинства максим из "Руководства Оракула". Однако не следует полагать, что все они столь же остроумны и эпиграмматичны, как те, что я процитировал. Грасиан, похоже, благоразумно поместил свои драгоценности в более тусклую оправу. Временами он соперничает с лидерами великой секты платитудинариев, и он может быть столь же банальным, сколь и блестящим. Но даже в таком виде его блеск утомляет, и после пятидесяти максим хочется более фруктовой мудрости, более отвлечённых рассуждений о жизни, как в тех эрудированных, мудрых и остроумных эссе мистера Стивенсона, которые когда-нибудь могут занять более высокое место в литературе, чем даже его романы.

Возможно, в конце концов, усталость, о которой я говорю, может быть вызвана осторожным тоном книги. Чтобы добиться успеха, нужно быть благоразумным ; такова главная мораль книги, а если так, то стоит ли добиваться успеха? Если лишить жизнь элемента алеаторики, стоит ли жить? Что ж, Грасиан встречает вас и в таком состоянии. Примечательно, как часто он ссылается на удачу; как вы должны доверять своей удаче, взвешивать свою удачу, следовать за ней, знать свои неудачные дни и так далее. Является ли все это признанием того, что, в конце концов, жизнь - слишком сложная игра, чтобы какие-то правила были полезны? Конечно, но в жизни есть одна вещь, которая несомненна, и она выражена Гете в строках, которые я, вслед за Шопенгауэром , поместил в начало своего перевода. В этом мире нужно быть либо молотом, либо наковальней, и слишком большой избыток идеализма означает лишь то, что миром будут править неидеальные люди. Для защиты от обеих крайностей у нас есть парадоксальный совет, который, как я слышал, приписывают мистеру Рёскину: "Подготовь себя для лучшего общества, а затем - никогда в него не входи".

Будет ли идеальный человек учиться править миром, изучая максимы Грасиана или кого-либо другого, несколько более сомнительно, по причинам, которые я привёл выше при обсуждении пословиц. Человек, который может действовать по максимам, может действовать и без них, и поэтому не нуждается в них. А противоречий в максимах столько же, сколько и в пословицах. Так, если привести пример из рассматриваемой нами книги, то из Макс. cxxxii следует, что лучше всего сдерживать ожидаемый подарок: "долгожданный подарок ценится выше всего"; тогда как из Макс. cxxxvi мы узнаем, что "быстрота подарка обязывает тем сильнее". Как же нам поступить? Это зависит от обстоятельств, а суждение, которое может решить обстоятельства, может обойтись и без максим. Поэтому я не могу обещать успех в мире тому, кто прочтёт эту книгу; в противном случае мне, возможно, не следовало бы ее публиковать.

Но от того, насколько верны или полезны максимы Грасиана, вряд ли зависит их ценность. Для изучающего литературу как таковую самое слабое чувство или самый грубый парадокс, метко поставленный, стоит самой возвышенной истины, плохо выраженной. И можно не сомневаться, что Грасиан хорошо и энергично излагает свои мысли. Я не могу надеяться, что мне удалось адекватно воспроизвести всю силу и мощь его стиля, тонкость его различий или проницательность его материнской смекалки. Но я надеюсь, что в процессе перевода было сделано достаточно, чтобы убедить читателя в том, что в "Руководстве Оракула" Грасиана много мудрости, которая невелика по объёму и глубоко изложена.

К читателю

Нет законов для праведных, нет советов для мудрых. И всё же никто никогда не знал столько, сколько ему было нужно. За одно вы должны простить меня, за другое - поблагодарить. Я назвал это руководство по житейской мудрости Оракулом, ибо оно едино в своей глубине и сентиментальности. С другой стороны, я предлагаю Вам все двенадцать произведений Грасиана в одной книге. Каждая из них так высоко ценится, что едва его «Благоразумный человек» появился в Испании, как им уже наслаждались французы, на язык которых он был переведён и при дворе которых он был напечатан. Пусть это будет купюра Мудрости на банкете ее мудрецов, в которую она впишет те буквы пира разума, которые можно найти в других произведениях Грасиана.

ДОН ВИНСЕНСИО ХУАН ДЕ ЛАСТАНОСА.

Руководства Оракула 1-49

i. Всё достигает своего апогея

Особенно искусство прокладывать свой путь в этом мире. В наши дни для формирования одного мудреца требуется больше, чем раньше для формирования Семи Мудрецов. В наши дни для того, чтобы убедить одного человека требуется больше усилий, чем в прежние времена для убеждения целых народов.

ii. Характер и интеллект

Это два полюса наших возможностей; один без другого - лишь полпути к счастью. Интеллекта недостаточно, нужен ещё и характер[1]. С другой стороны, это горе дурака - не суметь получить должность, работу, расположение и круг друзей, которые его устраивают.

iii. Держите дела некоторое время в подвешенном состоянии

Восхищение[2] их новизной повышает ценность достижений, бесполезно и скучно играть с картами на столе. Если вы не заявляете о себе сразу, вы вызываете ожидание, особенно когда важность положения делает вас объектом всеобщего внимания. Добавьте ко всему немного тайны, и сама тайна вызовет почитание. И когда вы объясняете, не будьте слишком откровенны, так же как вы не раскрываете все свои мысли при деловом общении. Осторожное молчание - святая святых житейской мудрости. Объявленное решение никогда не бывает высоко оценено; оно лишь оставляет место для критики. А если оно окажется неудачным, вы будете вдвойне несчастны. Кроме того, вы подражаете Божественному пути, когда заставляете людей удивляться и наблюдать.

iv. Знание и смелость

являются элементами Великолепия. Они даруют бессмертие, потому что сами по себе бессмертны. Каждый постигает ровно столько, сколько он знает, а мудрый может всё. Человек без знаний - мир без света. Мудрость и сила - это глаза и руки. Знание без храбрости бесплодно.

v. Создайте чувство зависимости

Не тот, кто украшает[3], а тот, кто боготворит, становится божеством. Мудрый человек предпочитает, чтобы люди в нем нуждались, а не благодарили его. Держать их на расстоянии надежды - дипломатично, уповать на их благодарность - хамство; у надежды - хорошая память, у благодарности - плохая. От зависимости можно получить больше, чем от вежливости. Тот, кто утолил жажду, отворачивается от колодца, и апельсин, сорванный однажды, падает с золотого блюда в корзину для мусора. Когда зависимость исчезает, хорошее поведение уходит вместе с ней, так же как и уважение. Пусть это будет одним из главных уроков опыта - сохранять надежду, не удовлетворяя ее полностью, сохраняя ее, чтобы быть всегда нужным даже покровителю на престоле. Но пусть молчание не будет чрезмерным, чтобы не ошибиться, и пусть чужая неудача станет невыносимой ради личной выгоды.

vi. Человек в его высшей точке совершенства

Мы не рождаемся совершенными: каждый день мы развиваемся в нашей личности и в нашем призвании, пока не достигнем высшей точки нашего завершённого бытия, полного круга наших достижений, нашего совершенства[4]. Это можно узнать по чистоте нашего вкуса, ясности мысли, зрелости суждений и твёрдости воли. Одни никогда не достигают полноты, другие всегда находятся в состоянии ожидания, третьи созревают очень поздно. Совершенный человек, мудрый в речи, благоразумный в поступках, допускается к близкому общению с осторожными людьми, и даже разыскивается ими.

vii. Избегайте побед над вышестоящими

Все победы порождают ненависть, а победы над вышестоящими - глупость или крах. Превосходство всегда вызывает отвращение, а тем более превосходство над вышестоящими. Осторожность может скрыть обычные преимущества; например, хорошая внешность может быть скрыта небрежным одеянием. Есть такие, кто отдаст вам предпочтение в удаче или добром нраве, но никто - в здравом смысле, меньше всего - князь; ибо здравый смысл - это королевская прерогатива, и любое притязание на него - это случай безверия. Они - князья, и хотят быть таковыми в этом самом благородном из княжеских качеств. Они позволят человеку помочь им, но не превзойти их, и любой совет, который им дадут, будет выглядеть как воспоминание о чём-то забытом, а не как руководство к чему-то, что они не могут найти. Звёзды учат нас этой тонкости со здоровой аккуратностью; хотя они - его дети и сияют, как он, они никогда не соперничают с блеском солнца.

viii. Не иметь страстей

Это привилегия высших классов. Само их возвышенное положение избавляет их от влияния мимолётных и низменных побуждений. Нет более возвышенного положения, чем власть над собой, над своими страстями: это торжество свободной воли. Пока страсть управляет характером, не нужно стремиться к высоким постам; чем их меньше, тем лучше. Это единственный изысканный способ избежать скандалов; более того, это кратчайший путь к доброй славе.

ix. Избегайте недостатков своей нации

Вода разделяет полезные и вредные свойства слоёв[5], через которые она течёт, а человек - качества климатических условий, в которых он родился. Одни больше других обязаны своей родине, потому что там более благоприятное небо в зените. Даже среди самых цивилизованных народов нет ни одного, у которого не было бы какого-нибудь свойственного ему недостатка, которым другие народы порицали бы его в качестве хвастовства или в качестве предупреждения. Исправить в себе такие национальные недостатки или даже скрыть их - это триумф ума: вы получаете большую заслугу за то, что вы уникальны среди своих собратьев, а поскольку от вас этого меньше ожидают, то и уважают больше. Существуют также семейные недостатки, недостатки положения, должности или возраста. Если все это встречается в одном человеке и их тщательно не оберегают, они превращаются в невыносимое чудовище.

x. Удача и слава

Там, где одна непостоянна, другая долговечна. Первое - на всю жизнь, второе - после неё; одно - от зависти, другое - от забвения. Удача желанна, иногда ее добиваются, а славу заслуживают. Желание славы проистекает из самой лучшей части человека. Она была и остаётся родной сестрой гигантов; она всегда впадает в крайности - ужасные монстры или гениальные чудаки.

xi. Взращивайте тех, кто может научить вас

Пусть дружеское общение будет школой знаний, а культура преподаётся через беседу: так вы сделаете своих друзей своими учителями и совместите удовольствие от беседы с преимуществами обучения. Разумные люди, таким образом, получают чередующиеся удовольствия: они пожинают плоды от того, что говорят, и получают наставления от того, что слышат. Нас всегда привлекает к другим наш личный интерес, но в данном случае он более высокого рода. Мудрые люди посещают дома великих дворян не потому, что это храмы тщеславия, а как театры хорошего воспитания. Есть джентльмены, обладающие заслугой житейской мудрости, потому что они не только сами являются оракулами всего благородного своим примером и поведением, но и те, кто их окружает, образуют воспитанную академию житейской мудрости самого лучшего и благородного рода.

xii. Природа и искусство

материал и мастерство. Нет красоты без прикрас и нет совершенства, которое не стало бы варварством, если бы не поддерживалось искусством: оно исправляет зло и улучшает добро. Природа почти никогда не даёт нам самого лучшего; для этого мы должны прибегнуть к искусству. Без этого лучшие природные задатки остаются некультурными, а если нет обучения, то и половины их не хватает для любого совершенства. У каждого человека есть что-то неотшлифованное без постоянной работы над собой, и каждый вид совершенства нуждается в некоторой шлифовке.

xiii. Действуйте иногда согласно вторым мыслям, а иногда - по наитию

Жизнь человека - это война со злобой людей[6]. Коварство борется со стратегическими изменениями намерений: оно никогда не делает того, что ему угрожает, оно стремится только к тому, чтобы остаться незамеченным. Оно ловко мечется в воздухе и наносит неожиданные удары, всегда стремясь скрыть свою игру. Оно создаёт видимость цели, чтобы привлечь внимание противника, но затем разворачивается и побеждает неожиданным образом. Но проницательный интеллект предвидит это, проявляя бдительность и таясь в засаде. Он всегда понимает противоположное тому, что хочет понять противник, и распознаёт любую хитрость. Он пропускает мимо ушей первый импульс и ждёт второго, а то и третьего. Ловкость поднимается ввысь, видя, что её хитрость предвидится, и пытается обмануть самой изысканной правдой, меняя свою игру и скрывая свой обман, и обоснованию обмана служит величайшая откровенность. Но противостоящий интеллект бдительно следит за ним, обнаруживает тьму, скрытую светом, и расшифровывает каждый ход, тем более тонкий, чем более он прост. Так коварство Питона борется с далёкими лучами Аполлона.

xiv. Сама вещь и способы её исполнения

Одной "субстанции" недостаточно[7]: необходима ещё и "случайность", как говорят схоласты. Плохая манера портит всё, даже разум и справедливость; хорошая манера всё восполняет, украшает "нет", услаждает истину и придаёт красоту самой старости. Поведение играет большую роль в жизни, хорошая манера проникает в душу. Хорошее поведение - это радость в жизни, а приятное выражение лица замечательным образом помогает выйти из затруднительного положения.

xv. Храните духов-посланников

Привилегия сильных мира сего - окружать себя защитниками интеллекта[8]; они избавляют их от любого страха невежества, они решают для них спорные вопросы любой трудности. Использовать мудрых - редкое величие, и оно намного превосходит варварский вкус Тиграна, который любил пленных монархов в качестве своих слуг. Это новый вид превосходства, лучшее, что может предложить жизнь, - иметь в качестве слуг тех, кто по природе своей - наши хозяева. Знание - великая вещь, но мало для жизни: без знания нет настоящей жизни. В том, чтобы учиться, не учась, получать многое с помощью многих, и через них всех стать мудрым, есть удивительная сообразительность. После этого ты выступаешь в зале совета от имени многих, и твоими устами говорят столько мудрецов, с которыми предварительно посоветовались: так ты приобретаешь славу оракула благодаря труду других. Такие духи-служители дистиллируют лучшие книги и подают квинтэссенцию мудрости. Но тот, кто не может держать мудрецов в услужении, должен иметь их в друзьях.

xvi. Знания и добрые намерения

вместе обеспечивают постоянный успех[9]. Тонкий интеллект, соединённый со злой волей, всегда был неестественным чудовищем. Злая воля отравляет все совершенства: помогающая знанием, она лишь губит с большей изощрённостью. Это жалкое превосходство, которое приводит только к гибели. Знание без разума - двойная глупость.

xvii Меняйте способ воздействия

Не всегда одним и тем же способом, чтобы отвлечь внимание, особенно если есть соперник. Не всегда по первому побуждению; вскоре они распознают единообразие и, предвидя его, сорвут ваши замыслы[10]. Легко убить птицу на крыле, летящую прямо: не так легко убить ту, что крутится. Не всегда следует действовать по второму кругу: они могут разгадать план со второго захода. Враг начеку, чтобы обойти его, требуется большое мастерство. Игрок никогда не играет той картой, которую ожидает противник, а тем более той, которую он хочет.

xviii. Трудолюбие и умение

Без того и другого[11] невозможно достичь выдающегося положения, и там, где они объединяются, достигается наибольшее выдающееся положение. Посредственность достигает большего с прилежанием, чем превосходство без него. Работа - это цена, которую платят за репутацию. То, что мало стоит, мало ценно. Даже для самых высоких должностей в некоторых случаях не хватает прилежания, редко таланта. Предпочитайте умеренный успех в великих делах, чем выдающееся положение на скромной должности, - это оправдание щедрого ума, но не так, чтобы довольствоваться скромной посредственностью, когда можно блистать среди высших. Таким образом, необходимы и природа, и искусство, а применение их вместе накладывает на них печать.

xix. Не вызывайте завышенных ожиданий при появлении

Всем знаменитостям обычно не везёт - они не оправдывают впоследствии тех ожиданий, которые заранее возлагались на них[12]. Реальное никогда не сравнится с воображаемым, потому что легко сформировать идеалы, но очень трудно их реализовать. Воображение соединяется с Надеждой и рождается гораздо больше, чем есть на самом деле. Как бы ни были велики совершенства, их никогда не хватает, чтобы оправдать ожидания, и когда люди разочаровываются в своих непомерных ожиданиях, они готовы скорее разочароваться, чем восхищаться. Надежда - великий фальсификатор истины; пусть мастерство защитит вас от этого, убедившись, что исполнение превосходит желания. Нескольких достойных попыток в начале достаточно, чтобы пробудить любопытство, не обязывая человека к конечной цели. Лучше, чтобы реальность превзошла замысел и оказалась лучше, чем ожидалось. Это правило не относится к нечестивцам, ибо то же преувеличение им очень помогает; они терпят поражение под всеобщие аплодисменты, и то, что вначале казалось им полным крахом, потом начинает представляться вполне терпимым.

xx. Человек в возрасте

Самые редкие личности зависят от возраста. Не каждый находит тот возраст, которого заслуживает, и даже когда он его находит, то не всегда знает, как его использовать. Некоторые люди были достойны лучшего века, ибо не всегда торжествуют все виды добра. Всё имеет свой срок[13]; даже совершенства подвластны веянию моды. У мудреца есть одно преимущество: он бессмертен. Если это не его век, то его век будет другим.

xxi. Искусство быть удачливым

Существуют правила удачи: у мудрых не всё случайно: им может помочь внимательность. Некоторые довольствуются тем, что уверенно стоят у ворот Фортуны и ждут, пока та откроет их. Другие поступают умнее, продвигаются вперёд и извлекают выгоду из своей ловкой смелости, достигая богини и завоёвывая её расположение на крыльях своей добродетели и доблести. Но в истинной философии нет другого судьи, кроме добродетели и проницательности; ибо нет ни удачи, ни невезения, кроме мудрости и её противоположности.

xxii. Человек, знающий всё до мелочей

Мудрые люди вооружаются изящной и элегантной эрудицией, практическим знанием происходящего, не обыденными - а скорее профессиональными. Они обладают богатым запасом мудрых и остроумных изречений, а также благородных поступков и знают, как использовать их в подходящих случаях. Часто шутка может научить большему, чем самое серьёзное учение. Некоторые знания помогают больше, чем семь искусств, какими бы они ни были.

xxiii. Будьте безупречны

непременное условие совершенства. Немногие живут без какого-то физического или морального недостатка, который они лелеют, потому что могли бы легко его излечить. Зоркие глаза окружающих часто сожалеют, видя, как небольшой недостаток выделяется на фоне целого собрания возвышенных качеств, а ведь одно облако может скрыть всё солнце[14]. На нашей репутации тоже есть пятна, которые недоброжелатели быстро обнаруживают и постоянно замечают. Высшее мастерство заключается в том, чтобы превратить их в украшение. Так, Цезарь скрыл свои природные недостатки лавром.

xxiv. Держите воображение под контролем

иногда корректируя, иногда помогая ему. Ибо оно имеет огромное значение для нашего счастья и даже является его причиной. Оно может тиранить, и не довольствуется тем, что смотрит, но влияет на жизнь и даже часто доминирует в ней, делая её счастливой или обременительной в зависимости от глупости, к которой оно ведёт. Ибо оно делает нас либо довольными, либо недовольными собой. Перед одними она постоянно держит наказание за поступки и становится для этих глупцов мучительной плетью. Другим она обещает счастье и приключения в блаженном заблуждении. Оно может делать всё это, если только самое благоразумное самообладание не подчинит его себе.

xxv. Умейте понимать намёки

Когда-то умение рассуждать было одним искусством; теперь этого уже недостаточно. Мы должны знать, как понимать намёки, особенно при самобичевании. Тот не может быть понят, кто сам не понимает. Но, с другой стороны, есть мнимые предсказатели души и ловцы намерений. Сами истины, которые волнуют нас больше всего, могут быть сказаны лишь наполовину, но при внимании мы можем уловить весь смысл. Когда вы слышите что-либо благоприятное, держите своё легковерие в узде; если неблагоприятное, дайте этому отпор.

xxvi. Знайте «фишку» каждого человека

Это искусство приводить их волю в действие. Здесь требуется больше мастерства, чем решимости. Вы должны знать, где взять каждого из них. У каждой воли есть особый мотив, который варьируется в зависимости от вкуса. Все люди - идолопоклонники: одни - славы, другие - корысти, большинство - удовольствия. Мастерство состоит в том, чтобы знать этих идолов, чтобы привести их в действие. Зная основную движущую силу любого человека, вы как бы имеете ключ к его воле. Прибегайте к первичным двигателям, которые не всегда являются высшей, но чаще всего низшей частью его натуры: существует больше плохо организованных склонностей, чем хорошо организованных. Угадай сначала правящую страсть человека, обратись к ней словом, приведи её в движение искушением, и ты непременно поставишь шах и мат его свободе воли.

xxvii. Превозносите качество больше, чем количество

Превосходство заключается в качестве, а не в количестве. Лучшего всегда мало и редко: большое количество снижает ценность. Даже среди людей гиганты чаще всего оказываются настоящими карликами. Некоторые читают книги по толщине, как будто они написаны для того, чтобы испытать на прочность мышцы, а не мозг. Одна лишь масштабность никогда не поднимается выше посредственности: несчастье универсальных гениев в том, что они, пытаясь быть везде как в своей тарелке, так нигде и не задерживаются[15]. Качество придаёт значительность и возвышает до героизма в делах возвышенных.

xxviii. Общее в ничём

Во-первых, дело не во вкусе. О, великий и мудрый, как можно быть не в духе, когда твои деяния нравятся толпе! Излишества народных аплодисментов никогда не удовлетворяют благоразумных[16]. Некоторые - такие хамелеоны популярности, что находят удовольствие не в сладких ароматах Аполлона, а в дыхании толпы. Во-вторых, не в интеллигентности. Не радуйтесь удивлению толпы, ибо невежество никогда не идёт дальше удивления. Пока вульгарная глупость удивляется, мудрость следит за уловками.

xxix. Человек праведности

держится за правоту с таким упорством, что ни страсти толпы, ни насилие тирана не могут заставить его преступить границы его праведности. Но кто же станет таким Фениксом справедливости? Как скудно следование принципам справедливости! Многие превозносят её, но только для других. Другие следуют ей, пока не нависнет опасность; тогда лживые отрицают её, политические скрывают. Ибо неважно, сражается ли он с дружбой, властью или даже корыстью: всегда возникает опасность дезертирства. Тогда ловкие люди делают благовидные различия, чтобы не мешать начальству или государственным соображениям. Но прямолинейные и праведные люди рассматривают диссимуляцию как своего рода предательство и больше полагаются на упорство, чем на проницательность. Таких людей всегда можно найти на стороне истины[17], и если они покидают какую-либо партию, то не из-за непостоянства, а потому, что другие первыми покинули истину.

xxx. Не имейте ничего общего с профессиями, имеющими дурную славу

тем более с причудами, которые приносят больше известности, чем репутации. Есть много причудливых религий, и от всех благоразумный человек должен бежать. Есть причудливые вкусы, которые всегда принимают близко к сердцу всё то, что мудрые люди отвергают; они живут в любви к необычности. Это может сделать их известными, но скорее, как объект насмешек, чем положительной репутации. Осмотрительный человек не станет даже выдавать свою мудрость за истину, не говоря уже о тех вещах, которые делают смешными его последователей. Нет необходимости уточнять их, поскольку обычное презрение и так их выделяет.

xxxi. Выбирайте счастливчиков и избегайте неудачников

Неудача обычно является наказанием за глупость, и нет болезни, которая была бы так заразительна для тех, кто её разделяет. Никогда не открывайте дверь меньшему злу, ибо за ней неизменно проскальзывает другое и гораздо большое. Самое большое мастерство в картах - знать, когда нужно сбросить; самый маленький из нынешних козырей стоит больше, чем козырный туз из предыдущей игры. Если сомневаетесь, следуйте масти мудрых и благоразумных; рано или поздно они выиграют эту партию[18].

xxxii. Имейте репутацию милостивого человека

Быть милостивым - главная слава высокопоставленных и могущественных людей, прерогатива королей - завоёвывать всеобщую доброжелательность[19]. В этом большое преимущество высокого положения - быть способным делать больше добра, чем другие. Друзей приобретают те, кто совершает дружеские поступки. С другой стороны, есть и такие, кто упрекает себя в том, что не может быть милостивым, не из-за трудностей, а из-за дурного нрава. Во всём они противоположны Божественной благодати.

Xxxiii. Умейте отстраняться

Если большой урок в жизни - уметь отстраняться, то ещё больший - уметь отрекаться от себя как в делах, так и в людях[20]. Есть посторонние занятия, которые отнимают драгоценное время. Быть занятым тем, что тебя не касается, хуже, чем ничего не делать. Внимательному человеку недостаточно не мешать другим, он должен следить за тем, чтобы они не мешали ему. Человек не обязан принадлежать всем настолько, чтобы не принадлежать самому себе. Так и с друзьями: не следует злоупотреблять их помощью или требовать от них больше, чем они сами готовы дать. Всякое излишество - это недостаток, но прежде всего в личном общении. Мудрая умеренность в этом деле лучше всего сохраняет благосклонность и уважение всех, ибо таким образом не истощается постепенно это драгоценное благо - любезность. Таким образом, вы сохраняете свободу выбора избранных и никогда не погрешите против неписаных законов хорошего вкуса.

xxxiv. Познайте свою самую сильную сторону

Это Ваш выдающийся дар; развивайте его, и вы поможете остальным. Каждый человек преуспел бы в чём-то, если бы знал свою сильную сторону. Заметьте, в каком качестве вы превосходите других, и займитесь этим. В одних преобладает рассудительность, в других - доблесть. Многие поступают вопреки своим природным способностям и, таким образом, не добиваются превосходства ни в чём. Время слишком поздно разочаровывает нас в том, что сначала льстило страстям.

xxv. Думайте о вещах, прежде всего о самых важных

Все глупцы приходят к несчастью из-за отсутствия размышления[21]. Они никогда не видят даже половины происходящего, и поскольку они не замечают личных потерь или выгод, то тем более не прилагают к ним никакого усердия. Некоторые делают много из того, что мало, и мало из многого, всегда взвешивая не на тех весах. Многие никогда не теряют здравого смысла, потому что им нечего терять. Есть вещи, на которые следует обращать самое пристальное внимание ума, и впредь держать их в самой глубине. Мудрый человек обдумывает всё, но с разницей, наиболее глубоко там, где есть какая-то глубокая трудность, и думает, что, возможно, в этом есть больше, чем он думает. Таким образом, его понимание простирается так же далеко, как и его постижение.

xxxvi. Действуя или воздерживаясь, взвесьте свою удачу

От этого зависит больше, чем от внимания к своему темпераменту. Если глуп тот, кто в сорок лет обращается за здоровьем к Гиппократу, то ещё глупее тот, кто вначале обращается за мудростью к Сенеке. Уметь направлять свою удачу[22], даже ожидая её, - великое мастерство. Ведь с ней нужно что-то делать, выжидая, чтобы воспользоваться ею в нужный момент, поскольку она имеет периоды и предоставляет возможности, хотя рассчитать её путь невозможно, настолько нерегулярны её шаги. Когда Фортуна будет к тебе благосклонна, смело иди вперёд, ибо она благоволит смелым и молодым. Но если вам не везёт, держитесь в стороне, чтобы не удвоить влияние вашей несчастливой звезды.

xxxvii. Храните запас язвительных выражений и умейте их использовать

Это самый большой такт в общении с людьми[23]. Такие сарказмы часто бросают, чтобы проверить настроение человека, и с их помощью часто можно получить самый тонкий и проницательный душевный контакт. Другие сарказмы - злобные, наглые, отравленные завистью или страстью, неожиданные вспышки, которые сразу же уничтожают всякое расположение и уважение. Поражённые малейшим словом такого рода, многие отпадают от самой тесной близости с вышестоящими или нижестоящими, которую не мог бы ни в малейшей степени поколебать целый заговор народных внушений или личного недоброжелательства. Другие сарказмы, напротив, действуют благотворно, подтверждая и поддерживая репутацию человека. Но чем искуснее их пускают в ход, тем с большей осторожностью их следует принимать и предвидеть. Ибо здесь знание о зле само по себе является средством защиты, а выстрел, сделанный с упреждением, всегда попадает мимо цели.

xxxviii. Оставляйте свою удачу при выигрыше

Так поступают все лучшие игроки. Хорошее отступление так же хорошо, как и галантная атака. Совершайте свои подвиги под прикрытием, когда их достаточно, или даже когда их стало много. Удача, которая длится долго, всегда была подозрительной; прерванная удача кажется более безопасной, и ещё слаще на вкус, если добавить немного горько-сладкого. Чем выше уровень удачи, тем больше риск оступиться, и всё рухнет. За интенсивность своих благосклонностей фортуна иногда платит краткостью их продолжительности. Вскоре она устаёт долго нести кого-либо на своих плечах.

xxxix. Узнайте, когда вещи становятся зрелыми, и наслаждайтесь ими

Всё в мире достигает определённой точки зрелости; до неё - они улучшаются, после - деградируют. Лишь немногие произведения искусства достигают такого состояния, когда их нельзя больше улучшить. Это особая привилегия хорошего вкуса - наслаждаться всем в своём зрелом виде. Не все могут это сделать, и не все, кто может, знают об этом. Для плодов интеллекта тоже существует точка созревания; хорошо знать это как для их ценности в использовании, так и для их ценности в обмене.

xl. Добрая воля народа

Многое зависит от всеобщего восхищения; ещё больше - от всеобщей любви[24]. Что-то зависит от природной предрасположенности, что-то от практики: первое закладывается, второе строится на этом фундаменте. Блестящих качеств недостаточно, хотя они и предполагаются; завоюйте хорошее мнение, и вам будет легко завоевать добрую волю. Кроме того, для возникновения добрых чувств необходимы добрые поступки: делать добро обеими руками, добрые слова и лучшие дела, любить так, чтобы быть любимым. Вежливость - это политическое колдовство великих людей. Сначала приложите руки к делу, а затем к перу; слова следуют за мечами; ибо среди писателей есть доброжелательность, которую можно завоевать, и она вечна.

xli. Никогда не преувеличивайте

Очень важно не преувеличивать, чтобы не согрешить против истины и не дать плохого представления о своём понимании. Преувеличение - это расточительность суждений, которая показывает узость знаний или вкуса человека. Похвала вызывает живое любопытство, порождает желание, и, если впоследствии ценность не соответствует цене, как это обычно бывает, ожидание восстаёт против обмана и мстит себе, недооценивая вещь, которую рекомендуют, и человека, который её рекомендует. Благоразумный человек более осторожно приступает к работе и предпочитает ошибиться в упущении, чем в совершении чего-либо. Необычные вещи редки, поэтому их следует оценивать умеренно. Преувеличение - это разновидность лжи, и вы теряете благодаря ему доверие к хорошему вкусу, который есть нечто большее, и к здравому смыслу, который есть нечто большее.

xlii. Рождённый командовать

Тайная сила превосходства заключается в том, чтобы добиваться своего не хитроумными уловками, а врождённой властью повелевать. Все подчиняются ему, не зная почему, признавая тайную силу врождённой власти. Такие магические духи - короли по заслугам и львы по врождённым привилегиям. Благодаря уважению, которое они вызывают, они владеют сердцами и умами остальных. Если другие качества позволяют, такие люди рождаются, чтобы быть первыми лицами государства. Они больше влияют жестом, чем другие длинной речью.

xliii. Думайте с немногими и говорите со многими

Плывя против течения, невозможно избавиться от ошибок, легко впасть в беду; на это способен только Сократ[25]. Несогласие с мнением других считается оскорблением, потому что это их осуждает. Отвращение удваивается из-за того, что порицается вещь и человек, который её восхваляет. Истина - для немногих, заблуждение - общее и вульгарное. Мудрого человека не узнают по тому, что он говорит на крышах домов, ибо там он говорит не своим голосом, а голосом общей глупости, как бы ни опровергали её его внутренние мысли. Благоразумные избегают не только противоречить, но и быть опровергнутыми: хотя у них и готов ответ, они не готовы его обнародовать. Мысль свободна, сила не может и не должна применяться к ней. Поэтому мудрый человек удаляется в тишину, а если и позволяет себе выйти из неё, то делает это в тени и перед немногими, подходящими людьми.

xliv. Сочувствие великим умам

Соглашаться с великими героями - героическое качество[26]. Это как чудо природы - таинственное и полезное. Существует естественное родство сердец и умов: его воздействие таково, что вульгарное невежество пахнет колдовством. Устанавливается уважение, за ним следует доброжелательность, которая порой доходит до привязанности. Она убеждает без слов и добивается без затрат. Эта симпатия иногда активна, иногда пассивна, обе одинаково благотворны; чем больше, тем возвышеннее. Распознавать, различать и использовать этот дар - большое искусство. Никакой энергии не хватит без этой благосклонности природы.

Xlv. Используйте хитрость, но не злоупотребляйте ею

Не следует восхищаться ею, а тем более кичиться ею. Всё искусственное должно быть скрыто, а тем более всего хитрость, которую ненавидят. Обман очень часто используется; поэтому наша осторожность должна быть удвоена, но не для того, чтобы показать себя, ибо это вызывает недоверие, раздражает, пробуждает месть и порождает больше бед, чем вы можете себе представить. Приступать к работе с осторожностью полезно в действии, и нет большего доказательства мудрости. Самое большое мастерство в любом деле заключается в том, с каким мастерством оно выполняется.

xlvi. Овладейте своими антипатиями

Мы часто позволяем себе испытывать неприязнь, и это ещё до того, как узнаем о человеке хоть что-то. Иногда эта врождённая, но вульгарная неприязнь распространяется на выдающихся личностей. Здравый смысл управляет этим чувством, ибо нет ничего более позорного, чем неприязнь к тем, кто лучше нас. Как симпатия к великим людям возвышает нас, так и неприязнь к ним унижает нас.

xlvii. Избегайте «дела чести»

Это одна из самых главных целей благоразумия. У людей с большими возможностями крайности держатся далеко друг от друга, так что между ними большое расстояние, и они всегда стремятся к середине свой осторожности, так что им требуется время, чтобы прорваться через неё. Легче избегать таких дел, чем благополучно выходить из них. Они проверяют нашу рассудительность; лучше избегать их, чем побеждать в них. Одно дело чести ведёт к другому и может привести к делу бесчестия. Есть люди, так устроенные природой или нацией, что они легко вступают в такие дела. Но для того, кто идёт по свету разума, такой вопрос требует долгого обдумывания. Больше доблести нужно, чтобы не браться за это дело, чем чтобы победить в нём. Когда есть один дурак, готовый к такому делу, можно освободить себя от необходимости быть вторым[27].

xlviii. Будьте внимательны

Насколько - зависит от человека. Интерьер должен быть не меньше, чем экстерьер. Есть натуры, у которых всё на виду, как дома, в которых за неимением средств дворцовый портик ведёт в комнаты загородного дома. С такими людьми бесполезно разговаривать, хотя они надоели вам, так как после первого приветствия разговор прекращается. Они сыплют первыми комплиментами, как сицилийские колкости, но вскоре наступает тишина, ибо поток слов вскоре прекращается там, где нет источника мыслей. Другие могут быть увлечены ими, потому что сами они имеют лишь поверхностный взгляд, но не благоразумные, которые заглядывают в них и не находят там ничего, кроме материала для презрения[28].

xlix. Наблюдательность и рассудительность

Человек, обладающий ими, управляет вещами, а не они им[29]. Он сразу постигает самые глубокие истины; он - специалист по френологии с помощью физиогномики. Увидев человека, он понимает его и определяет его внутреннюю сущность. На основе нескольких наблюдений он расшифровывает самые сокровенные глубины его натуры. Острая наблюдательность, тонкая проницательность, разумное умозаключение: с их помощью он всё обнаруживает, замечает, схватывает и постигает.

Конец бесплатного фрагмента. Чтобы прочитать книгу полностью, приобретите книгу!

Ссылки

[1] Характер и интеллект - ориг. "Genio y ingenio"; Schop. "Herz und Kopf"; англ. I. "Остроумие и гений". Первый раздел "El Discreto" имеет такое же название. Два полюса - ориг. "los dos exes del lucimiento de prendas"; M.G.D. "Две оси гениальности наших совершений".

[2] Когда вы объясняете; ср. ccliii. Божественный путь; ср. "Слава Божья - утаивать что-либо", Пр. xxv. 2.

[3] Не тот, кто украшает - ориг. "No hace el númen el que lo dora sino el que lo adora"; Schop. "Den Götzen macht nicht der Vergolder sondern der Anbeter". Золотое блюдечко - ориг. "del oro al lodo"; дословно: от золота до болота.

[4] Человек; из "El Discreto".

[5] Слои - так считает Шоп. "Schichten"; ориг. "вены, по которым она проходит".

[6] Вторые мысли - ориг. "intencion segunda". Выражение и идея заимствованы из схоластической логики. Термины второго намерения, т.е. логические технические термины, являются вдвойне абстрактными, будучи абстракциями терминов первого намерения. Война против зла - ориг. " Milicia . ... против зла".

[7] Случайность - ориг. "circumstancia"; снова схоластический термин, относящийся к способам реального существования. Радость в жизни; ср. Эмерсон: "Красивое поведение - лучшее из изящных искусств".

[8] Пользуйтесь услугами мудрых - "Дружите с мудрыми", - говорили семь мудрецов, ап. Стобей, Флор. iii. 80. Великое дело знать - ориг. "Ay mucho que saber y es poco el vivir"; Шоп. принимает это за вариант изречения Гиппократа "Искусство долго" и т.д. и переводит "Das Wissen ist lang, das Leben kurz". См., однако, ccxlvii.

[9] Знание без смысла - "Наука без смысла - двойная глупость"; ср. исп. prov. "Наука - это глупость, если здравый смысл не исцеляет ее".

[10] Импульс - ориг. "intencion", ссылка на xiii, где см. примечание.

[11] Прилежание и способности. Гальтон, "Наследственный гений", с. 38, добавляет "рвение" или "энергия".

[12] Пробудить и т.д.; от El Heroe, § 16.

[13] У мудреца есть одно преимущество. Любимая максима Шопенгауэра, процитированная им в "Wille in d. Natur", 1836, p. 34, и написанная на его личном экземпляре "Die Welt als Wille", явно применяя ее к себе. (См. Grisebach, Edita and Inedita, p. 104.)

[14] Скоро узнает - ориг. "ибо тогда и до сих пор ремонтируется".

[15] Гиганты - настоящие карлики; ср. апофтегму Бэкона: "Природа никогда не помещала свои драгоценности в чертогах". Испытать мышцы. Небольшое приукрашивание. Ориг. "para exercitar antes los braços que los ingenios".

[16] Великий и мудрый - Фокион; ап. Плутарх, Reg. et Imp. Apophthegm. Phocion, 4. Хамелеоны популярности; ср. ccxcv.

[17] Многие хвалят его; ср. "Probitas laudatur et alget", Juv. Sat. i. 74.

[18] Выберите счастливчика. Цитируется Аддисоном в Spectator, No. 293. Говорят, что Ротшильды действуют по этому принципу в своих деловых отношениях. Никогда не открываться; ср. ccliv. Win the odd trick-Orig. просто "hallan con la ventura".

[19] Те заводят друзей; ср. xl, cxi.

[20] Человек не обязан; ср. cclx.

[21] Все дураки; ср. Стивенсон, "Похищенный", с. xiv. как: "Я видел злых людей и дураков, очень многих из них; и я полагаю, что в конечном счете они оба получили деньги, но дураки в первую очередь".

[22] Благоприятствует смелым; ср. исп. prov. "Смелому человеку Фортуна протягивает руку".

[23] Храните запас язвительных слов и т.д. - Англ. пер. I. и II. "Догадываться о значении маленьких подсказок, которые нам дают попутно, и знать, как извлечь из них пользу".

[24] Из Эль-Хероэ, § 12.

[25] Из El Discreto, "Hombre juizio".

[26] Для тайны и для пользы - ориг. "для культурных и для ветреных".

[27] В одном из романов-ориг. есть игра слов "empeño" и "despeño", которую я попытался воспроизвести.

[28] Не используйте скучно - ориг. "Негде остановиться или есть всё, чтобы остановиться".

[29] Из El Discreto, c. xviii.